Дороже жизни
Шрифт:
Наташа смутилась:
— Наталья Петровна Обрескова.
— Вот как? — воскликнул Нарышкин. — Я рад, что услужил дочери человека, чье положение при дворе в каком-то смысле не уступает, а подчас и превосходит мое! Это замечательно. Как думаете, ваш батюшка…
— Нет, умоляю вас! Ничего ему не говорите! Он… он…
— Что? Будет страшно зол?
— Да не то слово!
— И правильно. Надо быть осторожной, — наставительно сказал Василий Федорович, остановившись.
— Нет! — Наташа перепугалась не на шутку, но тут, глянув в его глаза, поняла, что он
Нарышкин улыбнулся, в ответ улыбнулась и она. Светлая радость так переполнила девушку, что спутник, глянув на Наташу, невольно заразился ею, оба они расхохотались.
— Ну идемте, моя прелесть, — все еще смеясь, сказал он.
В главной зале Наташа сразу приметила родителей. Особенно бросался в глаза расстроенный вид Аграфены Ильиничны и сердитый — батюшки. Наташе показалось, что наказание будет неминуемым, но ответ отца ее ошеломил.
— Василий Федорович, душа моя! — Обресков был как будто счастлив видеть Наташиного спутника. — Ну Наталья Петровна! Знал бы я, что ты с таким кавалером, то не волновался бы так, а то… Ну надо же, первый день при дворе, а такого знатного волокиту к рукам прибрала!
— Полагаю, что нынче мне доставлено будет удовольствие от вашего общества и общества вашей дочери в течение всего ужина. Императрица сообщила мне, — понизил голос Нарышкин, — что вы приглашены со всем семейством. Она ждет не дождется, когда вы доставите ей удовольствие, привнеся во дворец приятное разнообразие. Двор ведь одинаков, и новые лица всегда в чести.
— Несомненно. Но, правильно ли я понял, вы хотите быть спутником моей Наташи на ужине?
— Я надеюсь на это…
— Что же, окажите нам такую честь, — важно кивнул головой Наташин отец.
Тут Обресков вспомнил о супруге, которая в протяжении разговора стояла рядом, нимало изумляясь столь любезному обращению мужа с незнакомцем и такому явному позволению Петра Николаевича ухаживать за их дочерью.
— Это Аграфена Ильинична, моя супруга. Прости, я в изумлении моем забыл ее представить. А это, видишь ли, — повернулся он к жене, — мой приятель Василий Федорович Нарышкин.
Услышав фамилию, столь знатную и известную, Аграфена Ильинична несколько поуспокоилась и поклонилась Василию Федоровичу. Тот ответил на ее поклон с серьезной любезностью, не замечая ее смущения и неловкости в этой новой для нее обстановке.
— Позволь, Петр Николаевич, мне и супруге твоей предложить руку.
Отказать в такой галантной просьбе Обресков никак не мог и, пропустив вперед Нарышкина, справа от которого шла его дочь, а, слева — жена, последовал за ними.
3
Дома все семейство придалось воспоминаниям об ужине и обмену впечатлениями. Двор был признан блистательным, императрица — прекраснейшей и премилостивейшей, а Нарышкин — блестящим молодым человеком. При этом в голове у обоих родителей вертелось приблизительно одно соображение — соображение о браке. Весь вечер Василий Федорович был необыкновенно внимателен к Наташе, что наталкивало
Поэтому когда на следующий же день Василий Федорович пригласил Наталью Петровну на прогулку, родители ее не возражали. Молодые люди выехали в экипаже и почти сразу оказались на Невской першпективе.
Нарышкин рассказывал обо всем любопытном и сколько-нибудь интересном, что попадалось у них на пути, и Наташа заслушалась его. Петербург, полный диковин, не мог не обаять девушки, мало чего видевшей в своей жизни. Все было в новинку и странным образом пробуждало смутные воспоминания ее детства: дворцы, яркие наряды темноволосых людей, чужую речь. Неожиданно для себя Наташа вдруг произнесла, ошеломив спутника:
— Che belia citta…
— Вы говорите по-итальянски? Я изумлен…
— О. — Наташа смутилась. — Я и сама не знаю. Какие-то фразы вдруг припоминаются, но откуда я их знаю? Мне это и самой чудно…
— Вы полны загадок. Но тем лучше! — Нарышкин был до крайности заинтригован. — А теперь я предлагаю посетить чудо из чудес — Кунсткамеру!
Ожидая очередных открытий, Наташа с радостью согласилась.
— Молодые люди вошли в залу, уставленную различными диковинами. Василий Федорович рассказывал ей про каждую, поясняя, откуда что взялось, что было привезено по приказанию самого Петра Великого, что прибыло для него как подарки от иноземных государей и прочее. Наташа всем живо интересовалась, некоторые вещи смущали ее, некоторые — поражали воображение, да так, что она даже не верила, что все это существует взаправду, а не суть просто выдумка какого-то мастера-умельца.
Так они обошли почти все, но вдруг… Вдруг она остановилась перед странным и страшным экспонатом. Перед нею на полке, в стеклянном сосуде, бережно сохраненная, стояла безжизненная голова: голова прекрасной женщины. Наташа вздрогнула, ее будто лихорадка охватила. Она схватилась рукою за Нарышкина и шепотом у него спросила:
— Кто это?
— Это Марья Гамильтон. Преступная фрейлина двора царя Петра, казненная за свои преступления, — ответил он.
— А для чего она здесь?
— Для интереса и указания: вот как высоко взлетела, непомерны были ее желания и что с нею сталось.
— Как страшно… А в чем ее преступления?
— Повинна в убийствах, в ворожбе… Хотела стать царицею, в обход Екатерины Алексеевны, да не вышло: здесь очутилась. Царь, говорят, был ее амантом [1] , и все равно не пожалел: предал мучениям и казни.
Наташа после рассказа Василия Федоровича стала как не в себе. Он уже и не рад был, что привел ее в Кунсткамеру. До самого дома она молчала, погруженная в свои мысли. Дома, сказав, что занемогла, отправилась к себе, оставив и родителей и молодого человека в недоумении.
1
Любовником.