Досье на звезд: правда, домыслы, сенсации. Их любят, о них говорят
Шрифт:
Через день, уже зная об исключении, я пришел к Галичу вместе с Авениром Заком. Жена Галича выглядела больной, возбужденной. Она обрадовалась нашему приходу, сказала: «Как хорошо, что вы пришли, Саше это так нужно, так нужно!» Галич — вид у него был совершенно больной — сидел за столом. Он не писал, не читал, просто сидел задумавшись. Мы заговорили о заседании секретариата. Меня интересовало поведение Арбузова. Волновало оно и Галича. Арбузову когда-то мы посвятили свою пьесу…
В сущности, пришел бы Арбузов на секретариат или не пришел, голосовал бы за исключение или нет, ничто не остановило бы заранее предрешенного. С той только разницей, что и Арбузову пришлось бы несладко, если бы он выступил против приказа,
Это особенно оскорбило Галича. О последствиях мы не говорили — они были понятны без слов.
Арбузов не любил песен Галича, не любил активно. Они были ему неприятны, неприемлемы эстетически. Когда в 1966 году у меня на квартире в присутствии бывших студийцев Галич пел, Арбузов вышел из комнаты, не желая его слушать. И осуждая Галича на секретариате, он не кривил душой — он так думал…
Впрочем, как я теперь понимаю, Арбузов, безусловно, тяжело переживал эту историю. Понимаю потому, что в течение многих лет, когда, по существу, прекратил с ним всякие отношения, он по-прежнему был приветлив, хотя знал причину моего отчуждения. Понимаю по той радости, которую я почувствовал, когда, уже тяжело больному, впервые позвонил ему.
Ольга Кучкина вспоминает его слова, сказанные незадолго перед смертью: «А что, если во время телепередачи я скажу, чтобы Галичу разрешили вернуться и пересмотрели его дело?»
Галича уже не было в живых. Арбузов, очевидно, этого не помнил, он был смертельно болен…»
Однако вернемся в начало 70-х.
Прошло всего лишь полтора месяца после исключения Галича из Союза писателей, как на него обрушился новый удар. 17 февраля 1972 года его так же тихо исключили и из Союза кинематографистов. Происходило это достаточно буднично. В тот день на заседание секретариата СК было вынесено 14 вопросов по проблемам узбекского кино и один (№ 7) — исключение Галича по письму Союза писателей СССР. Галича исключили чуть ли не единогласно.
После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих ресторанах и заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматачески прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов. Оставшемуся без средств к существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие — он потихоньку распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным «негром» (пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3 рубля за вход). Но денег — учитывая, что Галичу приходилось кормить не только себя и жену, но и двух мам, а также сына Гришу (родился в 1967 году от связи с художницей по костюмам Киностудии имени Горького Софьей Войтенко), — все равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на здоровье Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-то захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией… в 60 рублей.
Вообще все последующие после исключения Галича из всех Союзов события наглядно показывали, что он совершенно не был к ним готов. Таких репрессий по отношению к себе он явно не ожидал. Хотя это-то и было странно. Ведь, сочиняя свои откровенно антипартийные песни, он должен был понимать, что играет с огнем. Даже Владимир Высоцкий, которого всегда считали бунтарем, не
Тем временем весь 1973 год официальные власти подталкивали Галича к тому, чтобы он покинул СССР. Но он стоически сопротивлялся, как бы подтверждая свои собственные слова, сказанные им в «Песне исхода», написанной в конце 1971 года:
Уезжаете? Уезжайте — За таможни и облака. От прощальных рукопожатий Похудела моя рука… Я стою — велика ли странность?! Я привычно машу рукой! Уезжайте! А я останусь. Я на этой земле останусь. Кто-то ж должен, презрев усталость, Наших мертвых стеречь покой!Однако силы Галича оказались небеспредельны. В 1974 году за рубежом вышла его вторая книга песен под названием «Поколение обреченных», что послужило новым сигналом для атаки на Галича со стороны властей. Когда в том же году его пригласили в Норвегию на семинар по творчеству Станиславского, ОВИР отказал ему в визе. Ему заявили: «Зачем вам виза? Езжайте насовсем». При этом КГБ пообещал оперативно оформить все документы для отъезда. И Галич сдался. 20 июня он получил документы на выезд и билет на самолет, датированный 25 июня.
Вспоминают очевидцы тех событий.
Р. Орлова: «В июне 1974 года мы пришли прощаться. Насовсем. Они улетали на следующее утро. Саша страшно устал — сдавал багаж на таможне.
Квартира уже полностью разорена. Но и для последнего обеда красивые тарелки, красивые чашки, салфетки.
Он был в обычной своей позе — полулежал на тахте. Жарко, он до пояса голый, на шее — большой крест. И в постель ему подают котлетку с гарниром, огурцы украшают жареную картошку, сок, чай с лимоном…»
А. Архангельская-Галич: «Его провожало много народу. Был там Андрей Андреевич Сахаров. Когда отец выходил из дома, во дворе все окна были открыты, многие махали ему руками, прощались… Была заминка на таможне, когда ему устроили досмотр. Уже в самолете сидел экипаж и пассажиры, а его все не пускали и не пускали. Отцу велено было снять золотой нательный крест, который ему надели при крещении, дескать, золотой и не подлежит вывозу. На что папа ответил: «В таком случае я остаюсь, я не еду! Все!» Были длительные переговоры, и наконец велено было его выпустить. Отец шел к самолету совсем один по длинному стеклянному переходу с поднятой в руке гитарой…»
Путь Галича и Ангелины Николаевны лежал в Вену. Оттуда они отправились во Франкфурт-на-Майне, затем в Осло. Там они прожили год, Галич читал в университете лекции по истории русского театра. Затем переехали в Мюнхен, где Галич стал вести на радиостанции «Свобода» передачу под названием «У микрофона Александр Галич» (первый эфир состоялся 24 августа 1974 года). Наконец они переехали в Париж, где поселились в небольшой квартирке на улице Маниль.
Оказавшись в эмиграции, Галич много и плодотворно работал. Он написал несколько прекрасных песен, пьесу «Блошиный рынок», собирался ставить мюзикл по своим вещам, в котором сам хотел играть. Кроме этого, совместно с Рафаилом Голдингом он снял 40-минутный фильм «Беженцы XX века».