Досье поэта-рецидивиста
Шрифт:
Если вы когда-нибудь встретите этого человека, знайте — это великий человек, но не потому, что мы стоим пред ним на коленях, а потому, что он отверг даже вставших перед ним на колени, не говоря о тех, кто пятился при виде его на четвереньках. Велик он своей непохожестью, уникальностью, человеческой простотой, велик своим талантом и своей любовью, заставившей его сначала вознести поэзию на недосягаемые высоты, а потом растоптать её же на базарной площади.
Гений, копающийся в грязи, не перестаёт быть гением. Простота одарённого человека великолепна и не требует ни поощрений, ни похвалы — она самодостаточна, как и её носитель. Артюр Рембо обладал именно такой простотой, красотой и гениальностью. В жизни он получил разные прозвища, но самые точные, проникновенные
Первым он был наречён «проклятым поэтом», вторым — человеком «в башмаках, подбитых ветром».
Мысли из никуда
Счастье внутри, но внутри кого-то другого.
Лжец создает то, чего нет, — посягает на богово.
Плиний страшный.
Био-граф = биолог + географ.
Смысл жизни — в бессмысленности.
Демократия — попытка толпы законно ничего не делать.
Суд должен быть внутри, тогда он не будет страшным.
Птица цвета ультрамарин
Пил я когда-то без меры. Пил со всеми подряд: с одноклассниками и однокурсниками, с сослуживцами и соучастниками, с толстыми и худыми, с хромыми и одноглазыми, со стариками и малолетками, с добрыми и злыми, с димедролом и с осадком, с грустью и с радостью, с бутылками и стаканами. Пил в конских дозах, желая доказать всем, что я сверхчеловек. Пил, пока не кончится или не кончусь. Как в последний раз пил — торжественно, развязно, неудержимо. Пил, как пьют страдавшие от жажды неделю или месяц. Пил ещё и ещё в надежде, что эффект будет лучше, чем сейчас, — был максималистом, одним словом.
Сейчас страсть к спиртному как-то поутихла, если не сказать, что сошла на нет. Говорят, что «свое уж выпил». Хорошо бы в жизни всегда было так — хлебнёшь горя из до краев полной чаши, а потом остаток жизни горя не знаешь. Или не любят тебя бабы — и в одночасье как будто обухом по голове — прохода не дают. Или лежал на печи тридцать три года, а потом раз — и все сразу заимел: и машину, и квартиру, и дачу с женой да детьми в придачу. Русские люди такие — либо пан, либо пропал.
А можно ли вообще пить умеренно? Как это? Врачи утверждают, что алкоголь в малых дозах полезен. Только малая доза — это всего лишь двадцать-тридцать граммов чистого спирта. Всё остальное вредно и неумеренно.
Приходишь ты в гости или на именины к товарищу. Видишь, стол от яств ломится. Буженина, маринованные грузди, перепела, шашлык, балык, каравай, лучок зелёный, помидорки. Хозяин произносит торжественно: «Прошу к столу, гости дорогие». Все садятся. Начинается банкет. Кто-то кричит: «Ура товарищу Сталину!» — и засаживает в рот маринованный гриб, другой, его поддерживая: «За нашу счастливую жизнь!» — и давится кусками сочной отбивной из свинины. «За коммунизм и светлое будущее!» — вопит третий и вливает в себя гранёный стакан… молока. Через десять-пятнадцать минут банкет завершается. На посошок залпом выпивают горячий чай, закусывая его тортом, дядя Вася (слесарь ЖЭКа) — не закусывая. Гости расходятся. Хозяева моют посуду и произносят: «Уффф. Хорошо погуляли!..» Да разве ж это дело?
Русскому человеку нужно, чтобы душа развернулась, а потом заснула непробудным, мертвецки пьяным сном; русского хлебом не корми — дай подраться, если нет повода совершить подвиг в трезвом уме, чтобы ощущать себя человеком, а не комом дерьма; потребна утренняя болезнь, чтобы знать, как хороша жизнь была вчера и будет после опохмела; необходимо изменять сознание, чтобы не изменять себе. Всего этого мне хотелось всегда в количествах, превосходящих разумные пределы. Думаю, из таких людей и получались Александры Матросовы и Карбышевы, Солженицины и Стахановы, Наполеоны и Кутузовы. Хотя, возможно, Солженицины, Стахановы и Наполеоны получаются из совершенно других. В мирной жизни такие люди не нужны, им не находится места, и они чем только могут пытаются залить вулкан страстей и стремлений, клокочущий внутри термоядерный реактор.
Однажды мы взяли на нашу небольшую компанию пол-ящика водки. Не помню, кто спонсировал вечеринку, но удалась она на славу — возможно, именно Слава и был тогда нашим благодетелем. Поначалу мы пили белый прозрачный яд за здоровье и долголетие, потом за счастье и удачу, потом «за ПД» именно в такой формулировке (ПД — прекрасные дамы), потом за любовь (почти у всех к алкоголю), семью (которой ни у кого не было), друзей (почти все за алкоголь), будущее (с алкоголем) и прошлое (тоже с ним).
В итоге я напился. Да не просто так, а очень и очень основательно. Дальнейшая история восстановлена только при помощи дедуктивного метода товарища Шерлока и скудных размытых фотографий, что проявил мой мозг на следующее утро, после того как я окончательно очнулся и вернулся из небытия потустороннего мира.
Итак, к вечеру я был весьма накушамшись. Вернее, меня уже не было — я слился с вечностью, а вместо меня выпустили ростовую куклу с внутри сидевшим нетрезвым гражданином, со встроенным кассетным магнитофоном «Сатурн», воспроизводившим запись моего голоса и нещадно жевавшим магнитную ленту. После окончания банкета кукла (в дальнейшем пусть будет Кук) крайне нехотя собралась. На слова друзей «поехали домой» мычала что-то вроде: «Мене и тут охурошо!» Кое-как Кук встал, надел куртку и шапку (на улице уже была глубокая сибирская зимушка) и направился на остановку общественного транспорта. Друзья мои были тоже в хорошем подпитии и сказать точно, куда Кук поехал в тот вечер, не смогли.
Поездка протекала хорошо, пока не настал момент выходить. Зачем и куда Кук выходил, мне очень трудно сказать. Я, как экстрасенс, как мастер парапсихологии, видел на следующий день лишь образ. Образ этот был таким: в троллейбусе (хотя это вполне мог быть и автобус или даже трамвай) стоит, покачиваясь, тонкая рябина — она же Кук. Рябинушка держится за верхний поручень рукой, и лишь эта хлипкая жила не даёт дереву рухнуть наземь. Водитель объявляет остановку, и Кук неожиданно поворачивается к выходу. Какая остановка, ему было безразлично — ему просто не хватало кислорода, он хотел дышать, жить… Он идёт на выход. Нога шагает на одну ступеньку, на вторую, на третьей крепко опьяневшая нога подворачивается, но грузное тело, уже пришедшее в движение, продолжает свой стремительный бег, ноги постепенно от него отстают, и тело закономерно оказывается на земле, вернее, на асфальте на остановке общественного транспорта. «Опять кондуктор вышвырнул наглого зайца», — подумал, наверное, кто-то, стоя в ожидании своего автобуса в тот момент.
Затуманенный мозг Кука приказывает ему подняться, но приказ не подкреплён грубой силой, и поэтому Кук некоторое время любуется звёздным небом, лицами людей, ожидающими своего автобуса. Затем Кук всё же встаёт и присаживается на бордюрный камень дороги. Он уже подышал и решил продолжить поездку. При виде остановившегося автобуса (а может быть, и троллейбуса, но точно не трамвая) Кук вваливается в него и продолжает свою поездку.
Кук беспрепятственно доехал до конечной — там все вышли, и он тоже. Кук не понимал пока ещё, что он приехал не туда, где он находится — определить не мог, поэтому пошёл, пошёл куда глядели его косые от водки глаза. Вскоре Кук понял — находится он скорее всего в Ленинграде, ну или за городом. Лёгкое беспокойство охватило его, мозг чуть вырвался из лап спирта, благодаря лёгкой стрессовой ситуации. Кук продолжал идти. На улице глубокие сумерки, а может быть, и ночь — часов не имелось. Ни фонарей, ни огней проезжающих машин, ни лампочек в окнах домов не видно, потому что и домов-то вокруг нет — только лес. Кук всерьёз испугался, ускорил шаг и вскоре побежал. Через десять-пятнадцать минут бега неуклюжее пьяное тело увидело вдалеке (в нескольких километрах!) многоэтажки и обнадёживающий свет в их окнах. Кук не раздумывая, как математик, опускающий кратчайший перпендикуляр до плоскости, пошёл точно на свет. Он шёл через лес, прыгал через какие-то ямы, перемахивал через трубы и арматуру, через открытые канализационные люки.