Досье Сарагоса
Шрифт:
Гейдрих и Мюллер тем более не могли не знать об этих встречах и переговорах, что они сами были впутаны в них. Единственная деталь, которой нам не доста-ет, состоит в том, чтобы знать, вошли ли они в игру только начиная с 1937, или еще с 1935 года.
После 1975 года несколько моих книг пытались разобраться с этим историче-ским моментом, но пришлось дождаться 1995 года и конференции, проведенной в Праге российским историком Борисом Анатольевичем Старковым, чтобы изучить документы, действительно подтверждавшие факт этих «зондирований», которые в октябре 1936 пришли к «положительным выводам»; и то, что они позднее приняли конкретную форму в виде проекта, неопровержимо составлен-ного в феврале 1937 года, который в окончательном виде и стал текстом крат-кого изложения
Следовательно, это неверно — как написала однажды американский историк Эми Найт — «что Сталин был разочарован провалом его попыток сближения с Западом, из-за чего он в 1939 году повернулся в сторону Берлина». Еще за не-сколько лет до этого со стороны Сталина были обдуманные намерения двинуть-ся в этом направлении. Длительный германо-советский союз мог бы превра-титься в неограниченное господство над евразийским континентом, причем на долгие десятилетия.
В 1937 году разворачивалась гигантская дезинформация для десятков тысяч коммунистов, и особенно мужчин и женщин, жертвовавших своими жизнями в Испании во имя антифашизма. Гестапо-Мюллер участвовал в этом, рядом с Гей-дрихом. Было ли это на самом деле просто карьеризмом?
ГЛАВА IV
4.1. Полицейские против военных в Берлине и в Москве
Удивительный параллелизм представляется любому, кто изучает события, кото-рые почти одновременно, в 1937 и 1938 годах, уничтожают верхушку советско-го военного командования и высшее руководство немецкого генштаба. Конечно, один разгром является кровавым террором, другой характеризуется лишь от-ставками и перемещениями на другие должности, но в обоих случаях результат приводит к господству полицейских аппаратов, как в Москве, так и в Берлине.
Гражданская война, которая в этот момент опустошает Испанию, и фанфары пропаганды, если верить которой, то в Европе антифашизм поднимается на борьбу против диктатур, заслоняет потрясения, которые разрывают армии с той и с другой стороны. И только после 1945 года некоторые историки займутся сталинскими чистками и обузданием Гитлером своих генералов.
Мы напомним здесь об этом, начав с известных фактов, но частично дополненных нами незамеченными ранее деталями.
Один французский журналист попытался проинформировать Париж о переговорах между несколькими личными посланниками Сталина и несколькими руководителями СД и Гестапо. Речь о Жорже Люсьяни, в те годы корреспонденте не-скольких газет в Москве. Он рассказал о своих попытках только в 1969 году, когда уже преподавал в университете Бордо.
Имея хороший доступ в министерство иностранных дел СССР, Люсьяни часто посещал его руководителя Максима Литвинова. 25 декабря 1937 года Литвинов сообщил ему о своем унынии: Париж притворился глухим к его попыткам сбли-жения с Францией, перед лицом гитлеровских претензий на Европу. Он небрежно дал понять, что пришла пора предупредить о том, что между Москвой и Берлином ведутся тайные переговоры. Литвинов, по причине своих еврейских корней и из-за того, что он знал о намерениях Сталина, в этот момент ожесточенно уничтожавшего руководство Красной армии и аппарат советских спец-служб в Европе, предчувствовал, что «чистка» рано или поздно коснется и его.
Какими бы ни были мотивы Литвинова пойти на риск с таким признанием, но тайное шушуканье между Берлином и Москвой было вполне реальным. Однако Ивон Дельбо и Робер Кулондр, предупрежденные Люсьяни через посредничество временно поверенного в делах в Москве господина Жана Пэйара, только пожали плечами. Они не верили в возможность германо-советского соглашения, даже в сами такие переговоры. По их мнению, Литвинов занимался шантажом, чтобы заставить Париж и Лондон следовать линии политики Сталина.
4.2. Гейдрих и Мюллер, изготовители фальшивки
Внешняя политика государства, когда ее ведут, не принимая в расчет информа-цию или предупреждения специалистов тайных
«Дело» назревало с зимы 1936–1937 годов. Оно должно было открыть глаза ди-пломатам, тем более что в нем появился двойной агент Николай Скоблин, по-стоянно вращавшийся во Франции и в соседних странах в кругах русской эми-грации. Гейдрих думал, что это он держал в руках Скоблина, тогда как на самом деле Скоблиным руководил НКВД, и он находился на стыке одной из наиболее кровавых чисток, которые когда-либо поражали политический и военный аппа-рат СССР. А Берлин сохранял по этому поводу необъяснимую сдержанность, то-гда как обычно его пропаганда кричала от радости всякий раз, как у нее был материал, клеймивший происки большевиков.
(В НКВД Николай Владимирович Скоблин был зарегистрирован как агент № 13. Он умер в 1938 году при загадочных обстоятельствах, возможно, НКВД убил его при попытке вывезти из Испании в СССР. — прим. автора. Официальная версия российской ФСБ утверждает, однако, что Скоблин погиб в 1938 или даже еще в 1937 году во время бомбежки франкистами Барселоны. — прим. перев.)
Все началось с признания Скоблина Гейдриху: мол, маршал Михаил Тухачев-ский, верховный главнокомандующий после Сталина, подстрекал к заговору для свержения диктатора. Тухачевский отправился в Лондон в январе 1936 году по случаю похорон короля Георга V. Он воспользовался этим, чтобы прозонди-ровать реакцию различных видных английских деятелей по отношению к пре-тензиям Гитлера на Австрию и Чехословакию, и высказал свои опасения, что Сталин воспользуется этим, чтобы начать мировой конфликт, противопоставив силу силе.
(Михаила Николаевича Тухачевского как начальника штаба РККА вряд ли следует назы-вать «верховным главнокомандующим после Сталина», ведь между ним и Сталиным был еще нарком обороны Ворошилов. — прим. перев.)
СД Гейдриха было в курсе этого демарша. Утечки информации в Лондоне неза-медлительно дошли до посольства Германии. Следовательно, в том, что говорил Скоблин, была правда.
Утечки были также в Париже, из французских кругов. Тухачевский побывал там до своего возвращения в СССР. Он беседовал с генералом Морисом Гамеленом, и с подобными же намеками. Какими бы скупыми и неточными ни были эти при-знания, любой специалист разведки мог бы сделать из этого вывод, что за ку-лисами Кремля что-то замышлялось. Тухачевского, впрочем, принял министр во всех правительствах того времени Анатоль де Монзи, достаточно чуткий чело-век, чтобы предугадать некую интригу. Его любовница Люба тоже присутство-вала на встрече. Супруга Эжена Шкаффа, сотрудника газеты «Юманите», пи-шущего под псевдонимом «Жан Фревиль», она добровольно информировала НКВД, но в тайных лабиринтах французской контрразведки, в то время до такой степени ориентированной на немецкую опасность, что она почти не интересо-валась советскими действиями, казалось, никто ничего не подозревал. Что бы там ни было, Скоблин заверил Гейдриха, что популярность Тухачевского и его штаба внушает опасения Сталину, который собирал все возможные улики про-тив маршала, но еще не располагал достаточными доказательствами, чтобы об-винить и устранить его. Он в душе больше всего боялся того, что маршал и мно-гие из его генералов, связанные с 1921 по 1932 год с германо-советским со-трудничеством, исподтишка затевают заговор против него.
У Сталина не было доказательств? Гейдрих собирается сфабриковать их. Он го-ворит об этом Гиммлеру, который, как обычно в деликатных случаях не говорит ни да, ни нет. Затем Гейдрих обсуждает этот вопрос с Гестапо-Мюллером, который ненавидит касту военных, будь они немцами или русскими. Им требовалось достать записки и документы, датированные периодом 1921–1932 годов. Среди них, разумеется, были те, на которых стояли подписи Тухачевского и его дове-ренных лиц.
Тогда Гейдрих приходит к полковнику Гансу Остеру, одному из близких помощ-ников адмирала Канариса. У Абвера действительно где-то в его ящиках должны храниться документы времен Рапалльского договора. Он хотел бы посмотреть на них.