Досье Сарагоса
Шрифт:
Окончательное доказательство того, что Борман был похоронен в Ите, предо-ставил британский историк и законовед Хью Томас, и никто из всех тех, кто приветствовал его предыдущий труд о войне в Испании, не соизволил об этом сообщить: «Земля в районе Иты содержит слои глины абсолютно специфическо-го цвета. В остатках челюсти Бормана стоматолог Рейдар Ф. Согнэс обнаружил следы этой глины, глины, которой просто нет в земле Берлина!» Эта «деталь» не привлекла к себе внимания средств массовой информации, несмотря на ре-путацию доктора Согнэса и Хью Томаса. Специалисты по вопросам нацизма, или те, кто считались таковыми, также молчали. Определенно во всех лагерях были заинтересованы в том,
Идентичный сценарий и с делом Гестапо-Мюллера. Голеневский продолжал свои разоблачения, когда никто уже не хотел его слушать. Однако у него было реальное доказательство того, что в этом деле на другом конце линии на самом деле был генерал Абакумов собственной персоной. То, о чем сообщил ему гау-ляйтер Форстер относительно Мюллера, его настолько удивило, что он незамед-лительно попросил о встрече своего советского шефа по комитету Варшавского договора, предупредив, что приедет вместе с Форстером. Но в военном аэро-121
порту Москвы их встретил отнюдь не его начальник, а Абакумов. Абакумов был в бешенстве от того, что Голеневский всунул свой нос в эту историю. «Говорил ли он об этом еще кому-нибудь в Варшаве? Нет? Прекрасно… Пусть он занима-ется другими досье, но только не этим». Форстера он оставляет у себя. Таким образом, Голеневский возвращается в Варшаву один.
Экстрадированный вскоре после этого в Польшу, осужденный за репрессии, ко-торые он якобы проводил в Данциге, Форстер был приговорен к смертной казни в мае 1948 года. Затем приговор был изменен на пожизненное заключение. Это полная изоляция. Но летом 1951 года из Москвы приезжают таинственные сле-дователи, чтобы допросить его о Лёльгене и о нем самом, и об их связях с Аба-кумовым и Мюллером.
Действительно в этот момент Абакумов внезапно был отстранен от всех своих обязанностей и помещен под постоянное наблюдение. Клика, поддержанная в Политбюро Маленковым, Булганиным и Берией, но в полицейских вопросах направляемая генералом Иваном Серовым из НКВД (переименованного в 1954 году в КГБ) обвиняет Абакумова в заговоре. Абакумов брошен в тюрьму и оста-ется там, в следующем году его казнят, в то время как в Варшаве Альберт Фор-стер умирает в тюрьме.
(Форстер был казнен в Варшаве в 1952 году, Абакумов в Москве в 1954 году. — прим. перев.)
В то же время, когда Голеневский сообщает мне об этой информации, служба дезинформации КГБ начинает операцию, целью которой является дискредита-ция Голеневского в дипломатических кругах и западных разведывательных службах. Политическая обстановка благоприятствует слухам, сплетням, лжи, в особенности, разумеется, распространенным через средства массовой информа-ции и организации, антикоммунистический боевой дух которых известен.
Конечно, Холодная война продолжается, но пришла пора «разрядки, согласия и сотрудничества», как говорит министр Мишель Дебре, и как повторяется это в деловых кругах Нью-Йорка и Лондона. «Торговля — это мир», перепевает на все лады Самюэль Писар, к которому прислушивается сам президент Валери Жискар д’Эстен. По мнению советников всех этих людей, прочный мир устано-вился бы сам по себе, если бы в западных спецслужбах не было специалистов, которые хотят оправдать их бюджет, или которые, как Джеймс Энглтон, шеф контрразведки ЦРУ (освобожденный от своих обязанностей в декабре 1974 го-да), одержимы антисоветизмом и повсюду видят шпионов.
Голеневский был якобы одним из таких перебежчиков, которые, чтобы раздуть свое значение, основывались на малонадежных данных и непрочных обвинени-ях. Этот род кампании уже имел успех в 1946 году против перебежчика Игоря Гузенко, шифровальщика, сбежавшего
(Речь идет о сэре Уильяме Стивенсоне (иногда его фамилию пишут по-русски как «Сте-фенсон»), канадце, агентурный псевдоним «Неустрашимый», представителе британских спецслужб во всем западном полушарии, руководителе так называемой BSC, British Security Coordination. По мнению некоторых специалистов, он был одним из прототипов «М» в романах Флеминга о Джеймсе Бонде. — прим. перев.)
Он удивлялся тому, что шум был поднят исключительно вокруг атомных шпио-нов и замалчивался другой аспект проблемы, доказанной Гузенко: присутствие «кротов», хорошо устроившихся в окружении президента Франклина Рузвельта, затем президента Гарри Трумэна, Уинстона Черчилля, потом Климента Эттли, Шарля де Голля, затем его социалистических преемников, и т. д.
(Игорь Сергеевич Гузенко (1919–1982) прихватил с собой тексты секретных шифрограмм, свидетельствовавших не только о широкой сети атомного шпио-нажа Москвы в американских, английских и канадских лабораториях, но и до-казывавших проникновение советских агентов в правительства и министерства соответствующих стран. Хотя он сбежал в сентябре 1945 года, его разоблачения были опубликованы лишь в 1946 году, причем в них речь шла только о похище-нии атомных секретов, а не о проникновении в правительственные структуры западных государств. — прим. автора.)
Трумэн и другие разрешили говорить об измене ученого Алана Нанна Мэя, но противодействовали раскрытию существования Гарри Декстера Уайта в самом сердце Белого дома — если назвать только один случай среди десятков…
Игорь Гузенко этого не понимал. Сэр Уильям Стивенсон злился. Его огорчало, что общественное мнение не предупреждено о том, что даже в разгар войны Москва продолжала, тем не менее, свою игру против ее западных союзников, и после 1945 года усилила ее еще больше чем когда-либо.
Хуже того: те, кого я назвал «дворниками», постарались на славу. Лишь только через тридцать лет после дела Гузенко заметили, что все его важные досье ис-чезли из канадских, американских и английских архивов: протоколы допросов, беседы со следователями о тех или иных представленных им уликах… Одним словом, атомный шпионаж действительно существовал, но абсолютно не существовали ни люди, ни сети, роль которых он представил как минимальную, по-тому что у него не было их имен.
Такой же дезинформационный маневр был применен против Голеневского на пороге 1980-х годов. Больше не говорили о его документированных разоблачениях, но только о тех, что основывались на косвенных и неокончательных дока-зательствах, или приписывали другим, а не ему, успехи западной контрразвед-ки. Из самого важного перебежчика на Рождество 1960 года он превратился в информатора, не внушающего доверия.
9.5. «Пит» Бэгли выслушивает Петра Дерябина
Служба дезинформации Спецбюро функционировала великолепно и на этот раз даже имела успех, проникнув в пусть и ограниченный круг американских дру-зей Голеневского. Не было потребности применять к нему физическое насилие. В Москве знали, что, подточенный годами трех чисток, когда он постоянно рис-ковал жизнью, ослабленный своей гемофилией, затерроризированный и знаю-щий, что защиты, которую на протяжении уже долгих лет гарантировало ему ФБР, больше не существовало, ошеломленный тем, что сближение с СССР уси-ливалось с каждым годом, Голеневский потеряет голову.