Досье Сарагоса
Шрифт:
Александр Владимирович Фоменко
политолог
Осенью 1990 года, сидя в уютной гостиной дома Пьера де Вильмаре в Норман-дии, я впервые услышал от него, что Мартин Борман вовсе не погиб в бункере в 1945 году, — и поежился. Но ветеран деголлевских спецслужб и автор много-численных исторических исследований спокойно продолжал объяснения: «Я это знаю, потому что я сам перевозил его в моей машине в 1947 году в Австрию, а затем он, через Швейцарию, оказался в Аргентине… Я рассказывал обо всем этом в европейских газетах. И никогда известные историки, гораздо более из-вестные, нежели я, великие историки — не пытались выяснить, является это правдой
Суть этой версии сводится к тому, что Борман в 1945 году исчез из берлинских развалин, через пару лет перебрался в Латинскую Америку, умер в январе 1959 года в Парагвае и был похоронен на немецком кладбище в местечке Ита, на юге Асунсьона. Но три или четыре года спустя его останки были перевезены в Бер-лин и вновь захоронены на месте уже запланированных строительных работ. Зимой 1972/73 года их, разумеется, нашли строители — что послужило доказа-тельством смерти «серого преосвященства» фюрера в 1945 году.
В интервью газете «Орор» 30 июля 1974 г. де Вильмаре обвинил западногер-манского прокурора, ведшего берлинское дело, в попытке использовать обнаружение останков как повод для закрытия «досье Бормана». Несмотря на то, что стоматолог Райдар Зогнэс обнаружил в челюсти, принадлежащей скелету Бормана, остатки очень специфической глины — и именно из местечка Ита в Асунсьоне! Глины, не существовавшей в Берлине! Историк и юрист Хью Томас пытался обратить внимание прессы и специалистов на эту странную «деталь», но, разумеется, безуспешно.
В те годы и Советы, и Запад по разным причинам были равно заинтересованы в закрытии дела Бормана — как, впрочем, и дела Мюллера.285
Причины эти разъясняются в новой книге, вышедшей в 2002 году в серии «Разведка и тайная война», научный совет которой пестрит именами и званиями ис-ториков и отставных разведчиков. Получив в 1995–1996 гг. около сотни доку-ментов из досье «штази» на Бормана (с помощью Томаша Мяновича, постоянно-го корреспондента «Свободной Европы», и при посредстве пастора Гаука, под чьим контролем находились восточногерманские архивы после падения Берлин-ской стены), де Вильмаре сумел существенно дополнить свою версию послево-енной «большой игры» с участием «политических призраков». Автор погружает читателя в предысторию и подробности той многолетней тайной операции, в которой, начиная с поворотного в военном отношении 1943 года и вплоть до не менее поворотного, в отношении политическом, 1951-го, участвовали руководи-тель советской контрразведки СМЕРШ Виктор Абакумов, Мюллер и Борман. «Первый — с благословения Сталина; остальные— без ведома Гитлера, но при очевидном потворстве Гиммлера», — утверждает де Вильмаре.
Именно участием в «большой игре» со Сталиным объясняет де Вильмаре и жесткое сопротивление Бормана попыткам военных создать союзную вермахту отдельную Русскую армию, и ту поразительную медлительность и пассивность, которую Мюллер и Гиммлер проявили непосредственно перед и в день покуше-ния на Гитлера 20 июля 1944 г. — хотя о заговоре они знали заранее. Впрочем, после провала покушения Мюллер действовал достаточно решительно и хлад-нокровно — против ненавистного англофила Канариса, явно не имевшего «про-восточных симпатий».
Ссылаясь на данные, полученные им после войны от людей из близкого окру-жения Бормана и Мюллера, а также на многочисленные южноамериканские публикации 1947–1950 годов, автор утверждает, что Борман намеревался после войны возглавить Германию, союзную с СССР, — как это было в идиллические времена договора в Рапалло или пакта Молотова — Риббентропа. А Мюллер видел себя великим полицейским — стражем этого «нового евразийского порядка». Впрочем, в случае отказа Москвы они были готовы предложить услуги своей
Не все их надежды сбылись, но все-таки Мюллер и Борман сумели — каждый по отдельности — продолжить после 1945 года достаточно бурную деятельность. Причем вдалеке от следователей и судей Нюрнбергского трибунала, которые, под неусыпным оком союзнических спецслужб, старались свалить ответственность за все несчастья России и Европы на менее удачливых руководителей нацистской Германии, не запятнав при этом чистых риз победителей.
За кулисами же, как и в довоенное время, продолжалась реальная работа ре-альных людей, не особенно обращавших внимание на политические ярлыки, ими самими и расклеивавшиеся. Согласно де Вильмаре, уже 10 июля 1944 г. на встрече в Страсбурге с ведущими промышленниками и банкирами страны Бор-ман и Мюллер конкретизировали планы по переводу за границу около 700 мил-лионов долларов — трех четвертей тайной имперской казны. С этого времени в испанской Сарагосе начала действовать группа немецких дипломатов и пред-принимателей, ставшая неформальным экономико-политическим штабом Бор-мана — вплоть до его окончательного отъезда в Аргентину.
Именно он руководил размещением (в Южной Америке и Турции) фондов Треть-ей империи и созданием на их основе своеобразной холдинговой группы. С по-следующим вливанием больших объемов этих средств в растущую экономику ФРГ: в течение четырех или пяти лет, начиная с 1950 года, при посредничестве группы Тиссена было репатриировано более половины южноамериканских аву-аров Бормана (около 400 миллионов золотых долларов).
При этом соглашение с Абакумовым «о ненападении» строго соблюдалось, и сеть Бормана в Южной Америке не вела никакой деятельности против СССР. Более того, тамошняя немецкоязычная пресса, вроде «Дер Вег», критиковала только американскую политику и открыто прославляла советско-германский пакт 1939 года.
Но если в 1938 году на обложке вполне либерального журнала «Тайм» красо-вался портрет очередного «человека года» — канцлера Адольфа Гитлера, то Борману и Мюллеру в 1948-м приходилось вести себя куда скромнее. За их пе-редвижениями неусыпно следили все заинтересованные лица и организации — в книге помещены копии донесений американских, западно- и восточногерман-ских агентов: 1945, 1946, 1950 и даже 1960 годов.
Впрочем, за ними лишь следили и особенно не беспокоили. Когда, например, 16 июня 1948 г. глава ФБР Эдгар Гувер поставил Трумэна в известность относи-тельно присутствия Бормана в Буэнос-Айресе, президент США не особенно за-волновался. В Буэнос-Айресе, кстати, Бормана принимал у себя в доме генерал Умберто Соса Молина, министр обороны Аргентины и соратник генерала Перона. («Он же вдохновлял в 1952 г. путч Нагиба и Насера, с целью свержения ко-роля Фарука», — походя добавляет автор.)
А когда известный «охотник за нацистами» Симон Визенталь появился в Арген-тине, ему объяснили видные члены тамошней еврейской общины (допущенные Борманом до управления его фондами), что организация бывшего рейхсляйтера — это очень влиятельная финансово-промышленная группа, чьи интересы про-стираются поверх идеологий.
Тогдашний представитель Визенталя в Аргентине Шимон Самуэльс задним чис-лом (в сентябре 1993 г.) признал в газете «Пахина 12», что в этой стране сам «Израиль заморозил наши поиски нацистских военных преступников». В том же 1993 году Цви Ашарони, один из участников захвата Эйхмана, рассказал этой же газете, что в свое время директор «Моссад» запретил своим людям трогать ферму Йозефа Менгеле, чье местоположение было им известно: Бонн и Тель-Авив договорились. (28 декабря 1993 г. «Юманите» перепечатала эту информа-цию без комментариев — и еврейская община Франции промолчала.)