Доски из коровника
Шрифт:
Зажег лампу, поставил на подоконник. Вторую подвесил сверху на второе окно, в надежде, что свет увидят в черноте ночи. Взял большой аккумуляторный фонарь, ружьё, охотничий нож и вышел в тамбур. Вспомнил, вернулся и захватил компас.
Потянул на себя дверь. Та легко поддалась, открылась и на него свалился здоровенный ком снега. Двери на улицу в этих местах открывались внутрь, для того, чтобы после снежных заносов можно было откопаться.
Николай Николаевич лопатой пробил дыру в сугробе, шагнул. Пурга ослепила, швырнула в лицо острое ледяное крошево. Ветрище, будто великан, схватил за тулуп, потянул в тундру, словно в лапах его оказался не девяностокилограммовый мужик, а только что рожденный кутенок. Николай Николаевич успел дотянуться до дверной ручки, ухватился, устоял на ногах.
Так получалось много раз, он вскакивал, бежал, падал, вонзал нож в пласт снега, лежал, снова вскакивал и бежал. Вдруг ветер рванул без передышки. Доктор не успел упасть на землю, закрепиться на ней, и его понесло, завертело, долго крутило, потом ударило обо что-то большое, вдавило спиной в эту преграду и отпустило. Николай Николаевич подвигал руками, ногами – ничего не поломано. Повернулся, включил чудом не сорвавшийся с ремня фонарь. Перед ним стоял занесенный почти до крыши грузовик! Доктор нащупал ручку, и, когда ветер стих, открыл дверцу. Очередной порыв зашвырнул его внутрь и захлопнул дверь. Кабина была пуста. Должно быть, машина заглохла, и те, кто ехал, решили добираться своим ходом.
Здесь, в затишье, он понял, как неимоверно устал в борьбе с ураганом.
Ветер с лютой ненавистью выл снаружи, забрасывал снегом, и скоро врач оказался внутри огромного сугроба, завалившего машину. Стало почти тихо, спокойно. Свет фонаря начал желтеть, и мрак за стеклами казался уже не белым, а желтоватым. Чтобы сберечь зарядку, доктор выключил фонарь. Он успокаивал себя мыслью, что жена и соседка догадались переждать пургу в клубе, или их кто-нибудь надоумил это сделать. Скорее всего, так оно и было, но иногда подкатывал ужас: «А вдруг поехали, вдруг не остались в поселке! Что тогда? Как искать?». Но разум брал верх: «Нет, Зина женщина опытная, разумная, она не станет рисковать сыном. И мне не надо спешить, надо немного отдохнуть». Опыт говорил, что раз уж тут оказался, надо немного передохнуть, а потом снова пробираться к поселку.
Вскоре снег законопатил щели, стало совсем тихо, тепло. Глаза сами закрылись. Буря, казалось, затихала, успокаивалась.
…Ангел вспорхнул из травы, совсем близко, в полушаге. Пронесся, едва не задев прозрачным крылом. Оно на секунду отразило солнце, ослепило и ангел исчез. Николенька заворожено замер: «Наверное он улетел в рай. Какое счастье, что я его увидел».
Холодный утренний ветерок ожег лицо, мальчик очнулся, шагнул по тропинке и чуть не наступил на кузнечика. Наклонился, поднял, положил на ладонь. Кузнечик не шевелился, черный глаз не мигал, лапки сжались, будто собрались прыгнуть. «Бедненький, - подумал Николенька, - наверное, тоже хотел полететь в рай, но не успел. Что теперь с тобой делать?»
Кто-то шепнул на ушко: «Надо похоронить. Тогда и он попадет в рай».
Мальчик сошел с тропинки и направился к огромному дереву посредине поля. С травы еще не выпили хоботками росу бабочки, божьи коровки, жучки. Ноги мягко ступали по студеной влаге, травинки щекотали пятки. Николенька засмеялся и побежал.
Сквозь ветки дуба едва проглядывали солнечные лучи и, казалось, сюда утро еще не пришло. Листья шептались на легком ветру. Наверное, рассказывали ночные сны или последние новости. Может быть, про кузнечика или про ангела. Николенька поднял высохший сучок и выкопал ямку и положил кузнечика. Хотел закопать,
Бог посмотрел на Николеньку и улыбнулся…
Доктор очнулся. Сообразил: «Да ведь я чуть не замерз. Спасибо, Господи, что разбудил. Помоги, чтобы мои остались в поселке, чтобы не поехали или, тем более, не пошли пешком». Он включил фонарь, поглядел на часы. Прошел час, как он заснул в кабине. Руки окоченели. Снял варежки, начал дуть на пальцы. Стянул унты, портянки, шерстяные носки, растер ноги. Огляделся – нож висел на веревке на левой руке, а вот ружья не было. Подумал:
«Должно быть, осталось снаружи, у кабины. Если ветер не унес. А если утащил – тогда все, уже не найти».
Окончательно пришел в себя, вспомнил про сон, удивился: «А ведь я никому про случай с кузнечиком не рассказывал, только вспоминал когда совсем тяжко было. И вот поди ж ты, приснилось. Как наяву, точь-в-точь». Решил, что это добрый знак.
Попробовал выйти, но дверь не поддалась, видать крепко её прижало снегом. С другой стороны, с водительской – открылась. Пурга поутихла, можно было двигаться. Николай Николаевич обошел грузовик. Снял зацепившееся за полуоторванную доску на кузове ружьё. Обрадовался, что не сорвало, не унесло. Отошел подальше от грузовика, определил по компасу, где должен быть поселок. Двигался в темноте, пытаясь рассмотреть не видны ли где Зина и Санька, останавливался, прислушивался – может, зовут на помощь. Ничего не было слышно. Только вой ветра. Время от времени проверял, не сбился ли и снова шел, вглядываясь в ночь и прислушиваясь.
– Только бы сидели на месте, только бы не отправились домой. Летуны – почти пацаны, на них надежды никакой. Да и эта настырная соседка наверняка будет уговаривать. Хоть бы Зина не согласилась. Нет, она не станет рисковать Санькой, не поедет с ними, останется, - как заклинание шептал Николай Николаевич.
Он старался идти быстро. Чувствовал, что коченеет, отмораживается лицо. Ругал себя, что забыл намазаться гусиным жиром. Когда совсем изнемог, стал как на посох опираться на ружье, но стальной ствол, даже сквозь рукавицы морозил руки, да и тяжело было переставлять его. Решил опять повесить на плечо. Остановился, посмотрел на компас – нет, практически не сбился. Буран почти утих, появилась луна, звезды. Наученный еще в детстве дедушкой, старым офицером, Николай нашел Полярную. Убедился, что идет правильно. Но видать, далеко его отнесло пургой. Пригляделся – поселка не было видно. Хотя уже пора было бы…
Вдруг он увидел волков. Двое скалились метрах в пятнадцати, а третий – чуть поодаль, сбоку. Николай Николаевич неспешно снял с плеча ружьё, прицелился, нажал на спусковой крючок. Осечка. Волки медленно пошли на него.
– Не паниковать! Спокойно, всё получится, - сказал самому себе.
Снова взвел курок, плавно нажал. Ружье выстрелило. Волк взвизгнул, завалился. Остальные отбежали.
Доктор вставил в ствол патрон. Ружьё держал наготове и уверенно пошел вперед, перешагнув через волка. Он неспешно прошел метров десять, остановился, медленно повернулся. Волки жрали убитого. Должно быть, сильно оголодали. Николай Николаевич хотел сберечь патроны и больше не стрелять, но вдруг подумал, что жена с сыном сейчас идут к дому, что он с ними разминулся, а эти сволочи нападут и растерзают. Выстрелил. Волки отбежали. Последний порыв ветра швырнул в лицо снегом, скрыл на секунду, зверей, луну, и буран окончательно затих.
Доктор пошел быстрее, иногда оглядывался – волков не было видно.
– Только бы мимо поселка не проскочить. Только бы мои оставались в клубе, - повторял и повторял он.
Пурга прекратилась, но мороз уже добрался до самого нутра, сдавил смертельной хваткой. Ноги стали стеклянными, руки онемели и, если бы волки показались теперь, вряд ли смог выстрелить.
Наконец увидел огоньки. Потом показались первые дома. Добрел до клуба, стал стучать. Дверь мгновенно открыли.
– «Зина! Слава Богу! Вы здесь!»