Доски из коровника
Шрифт:
Удивляясь себе, уговорил и Куклу. Та долго не соглашалась, но у Ивана Федоровича на такие дела была хватка бульдожья. Уговорил, пришли. Дочка-отоларинголог осмотрела, покачала головой, повздыхала, сказала, что лечили её дебилы, хотя и профессора.
После осмотра Иван Федорович не отстал и уговорил Куклу начать лечение. Полоскания, диеты, но больше у Куклы с врачихой были обычные разговоры. Чаёк попивают и болтают, смеются, ругаются, а то плачут обе. Дочка знахарки по секрету ему сказала, что связки поправить не проблема. Важнее убедить пациентку, что она сможет петь ещё лучше, чем
Стала Кукла тренироваться, или вернее, если говорить по-музыкальному, репетировать. На городском конкурсе ко дню Победы единогласно присудили ей первое место. Председатель жюри, главный режиссер филармонии, человек независимый, старой закалки и убеждений, пригласил на работу.
А через год Кукла выступала в Москве на международном конкурсе. Получила главный приз и приглашение - выступать в турне по Европе. И пошло, и поехало. Имя её стало известным. А почему? Да потому что настрадалась бедняга. Петь стала не только голосом, но больше душой, а это совсем другое. Это как если положить рядышком на солнце ледышку и бриллиант. Ледышка поблестит, сверкнет на секунду и станет лужицей – силы в ней нет, одна поверхность, форма, да и та ненадолго.
Про Ивана Федоровича Кукла не забыла. Через два года приехала, устроила огромный концерт на главной площади города. Его и всех, кто помогал, представила, усадила в первый ряд. После концерта пир закатила, надарила подарков.
Иван Федорович проснулся, поглядел по сторонам, потом на часы, порадовался за Куклу и снова заснул.
Навстречу шли двое – Кукла и мальчик. Оба счастливо улыбались:
– Иван Федорович, а у нас сегодня большое счастье. Наконец усыновили Ванечку. Почти год мурыжили: то те бумажки им подавай, то эти. И вот сегодня мы с Ванечкой их додолбали. Узаконились». Кукла показала Ивану Федоровичу серьезную бумагу с водяными знаками и печатью.
…Год назад в переходе возле торгового центра она услышала ангельский голос. Подошла. Мальчонка лет шести пел красиво, правильно, почти не фальшивил. Рядом в инвалидной коляске сидел здоровый мужик и собирал деньги. Она заслушалась. Потом выгребла всё, что было в кошельке и отдала. Пригласила к себе на обед. Мальчишечка поглядел на мужика, тот зло зыркнул. Мальчишка шмыгнул носом, опустил голову и пробормотал: «нет».
Кукла, хоть и не от мира сего, а всё про них сообразила. Нахохлилась, будто курица, и потребовала у инвалида документы. Тот начал приподыматься и неизвестно, чем бы всё закончилось, но появились двое патрульных. Кукла кинулась к ним за помощью. Верзила оказался, естественно, никаким не инвалидом. Началась драка. Патруль вызвал по рации подмогу. Пока происходила потасовка, Кукла подхватила мальца, и они убежали.
Дома юного певца накормила, искупала, и он уснул. Во сне вздрагивал, стонал, вскрикивал. Кукла одежонку постирала, погладила, начала штопать и заревела. Поняла, что никому и никуда его не отдаст.
Потом Ваня рассказал, что пела с ним мама. Учила играть и на пианино, и на гитаре. Что она и отец разбились на машине, а его отправили в детдом. Там начал петь и всем нравилось. А потом появился этот мужик, назвался родственником и стал его забирать, вроде как в семью.
Кукла про всё это написала в прокуратуру. Те занялись расследованием, а ей, после того как директрису уволили, новое начальство разрешило бесплатно преподавать пение в детдоме. Желающих было мало, через недолгое время остался один Ванюша. С ним Кукла и занималась, да так, что вскоре на детском конкурсе талантливый мальчик занял первое место, а детский дом получил на развитие талантов кругленькую сумму. Это и подвело Куклу и Ванюшу. Детдом не захотел расставаться с ценным кадром, и всеми силами начал тормозить усыновление. Но всё равно получилось!
Кукла и Ванюша помахали Ивану Федоровичу, и пошли дальше, весело напевая про «веселый ветер».
За окном снова грохотнуло, потом заскрипело и поехала тележка.
– Куда прешь, не видишь что ли, убирать надо, а не грязь мазать! Разъездились тут, как на «Мерседесах», - снова запричитал дворник, - платют три копейки, а чем свет Санджа убирай. Аллах свидетель, до получки доубираю и уеду.
«Опять Кукла покатила за пузырем» – сообразил Иван Федорович, – «куда ж в неё столько влезает»?
Он во сне зевнул, подошел к окну. Увидел на стекле пятно крови. Понял что это лопнувший от обжорства комар. Хмыкнул, мол, меньше бы сосал, глядишь, и пожил бы ещё. Глянул вниз. Там скрипела и полязгивала раздолбанная, переделанная во взрослую, детская коляска с опухшей от непросыхания Куклой.
Пьяный козёл – хирург, когда её зимой привезли с переломами, чтобы не заморачиваться и не складывать мелкие кости, оттяпал за пять минут ступню и пошел в ординаторскую допивать спиртяшку и трепаться с молоденькими медсестрами, ржущими от каждого его анекдота…
Иван Федорович вскочил с кровати, быстро пошел в комнату жены. Пока шел, сообразил, что это всё был сон.
Жена вздрагивала во сне. По щеке ползла слеза. «Господи, как же я её люблю», – подумал Иван Федорович. – «И за что мне такое счастье? Бросила театр, сцену, успех. Вышла за меня, обыкновенного капитана после академии. По гарнизонам ездила, во всех тму-тараканях была. Ни разу не пожаловалась. Когда ранило в Афгане, в госпиталь в Ташкент примчалась. Не отходила ни днем, ни ночью. Выходила. А какого сына вырастила! А я-то, я чего ей смог дать? Господи, да ничего».
Жена проснулась, увидела мужа, улыбнулась, потом заплакала: «Ванечка, мне такой дурной сон приснился».
Она всхлипывала и говорила:
– Приснилось, будто мне ноги отрезали, будто я нашего Ванечку от бандитов отбила, потом усыновила, выучила петь. А ещё приснилось, – жена перешла на шепот, – будто ты умер.
У неё снова полились слезы. Она обняла Ивана Федоровича, прижалась к нему, поцеловала. Потом вспомнила, что это всего лишь сон, улыбнулась, сказала:
– А как ты думаешь, приедет Ванечка в этом году? Он говорил, что очень соскучился. Но ведь у него постоянные гастроли. Еще бы, с таким-то голосом.