Достигнуть границ

Шеллина Олеся

Эпилог

7 лет спустя

Я сидел верхом на коне и принимал военный парад, проходящий через недавно установленную триумфальную арку. Парад посвящался окончательной победе над османской империей, в войну с которой мы все же вынуждены были ввязаться. Благо к тому времени Порта была настолько обескровлена, что ее победить было довольно несложно. Тем более, что бывшим союзникам было некогда, они друг другом занимались: Австрия против Пруссии, и этому противостоянию не было видно конца. Я же под шумок захапал Кенинсберг. Но тут все произошло очень даже интересно. Князь Трубецкой слегка охренел, когда к нему заявились все три губернатора и предложили взять

тройственный город под свою руку, потому что они деловые люди, а бизнес страдает, да и за жизнь во время этих бесконечных склок как-то боязно. Они знают, что надо принимать православие, но вполне готовы к этому, и вообще они все деловые люди, так что давайте договоримся полюбовно. Трубецкой почесал тыкву, и решил на свой страх и риск помочь, раз так настойчиво просят. Когда же разразился скандал, он попытался сдать назад, но троица ушлых бургомистров начала выкручивать ему руки на манер: «Ах ты, гад, помотросил и бросить захотел? Нет уж, раз обещал — женись!» В общем, пришлось в срочном порядке направлять туда Шереметьева и Ушакова для выяснения подробностей и наведения порядка. Пришлось в результате пожертвовать Данцигом, с которым с самого начала начали возникать множество мелких проблем и не очень мелких проблем. Прикинув все «за» и «против», я решился на обмен. Правда, пришлось срочно менять границу, но в итоге все вышло довольно неплохо.

— Ваше императорское величество, могу я воспользоваться ситуацией и спросить вас о том, когда вы снимите эмбарго на поставку в Великобританию так необходимых нам материалов? — прошептал английский посол, чья кобылка пристроилась возле Цезаря только потому, что он не видел в ней соперника и не проявлял агрессии.

— Я вам в тысячный раз повторяю, я не накладывал эмбарго на продукцию. Хотите, покупайте, вы же сами не хотите. А вывоз древесину запрещен под страхом смертной казни, она нам самим нужна.

— Ну конечно, особенно с учетом торговли с Индией, которую вы практически монополизировали, вытеснив Ост-Индийскую компанию, — продолжал шептать англичанин. Я покосился на него. Он что совсем страх потерял, кретин? То, что я позволил Георгу прислать посла, которого сначала так сильно ждал, а потом долго не давал такого права, еще не значит, что я дал слабину и кинусь к Англии с распростертыми объятьями.

— Это было решение Великого Могола. А на своих землях только он вправе решать с кем ему торговать, а с кем нет. Он попросил помощи, кто же вам виноват, что вы отказались, а мы нет? Теперь пожинайте плоды собственной глупости.

— Мы не могли, у нас были сложности с флотом, которые мы не можем решить до сих пор. И в колониях начались волнения…

— Ах, да, вы, когда уже разберетесь с колониями? Мне как соседу весьма неприятно, что мимо меня постоянно бегают вооруженные люди, часто забываясь и пересекая границу.

— Мы бы уже давно разобрались с Американскими колониями, если бы кто-то не продавал мятежникам, да и индейцам оружие! — взвился англичанин.

— Мы продаем оружие тем, кто первое, не воюет этим оружием против нас, и второе, тому, кто платит, это всего лишь торговля и никаких других подоплек я в этом не вижу. А вы, господин Флипс, похоже начали забываться, — я кивнул гвардейцу, который подскочил к послу и подхватил под уздцы его лошадь, чтобы отвести от меня подальше. — Вам отказано от посещения двора на три месяца, не скучайте.

— Ваше величество, ваше величество… — заверещал Флипс, но его уже оттащили от меня, и я наконец-то вздохнул с облегчением. Место посла тут же занял открытый экипаж, ноу-хау, изобретенное Шереметьевым, нога которого ездить верхом не позволяла, а ветра в волосы хотелось.

— Как же он мне уже надоел, — посетовал министр иностранных дел, покосившись на верещавшего англичанина. — Просто проходу не дет.

— Англичане

никак не могут понять, что им никто ничего не должен, — я поморщился. — Что французы?

— А что французы? Французы веселятся на вечных балах и карнавалах и активно осваивают свои острова. Островов много, а твердой руки нет. Вот и что им делать беднягам?

— Продолжать веселиться, — я хмыкнул. — Когда Георгу вручат дополнительный сюрприз в виде претендента на корону?

— Через два месяца, — Петька улыбнулся. — Толстой скучает. А когда Толстой скучает, это может плохо закончится. Можно добавить неразберихи у персов? — я покосился на него. Уж не знаю, что ему персы сделали, но он почему-то жутко на них злился и пытался нагадить при каждом удобном случае.

— Попробуй, только сомневаюсь, что персы не вычислят мужчину вполне европейской внешности.

— Вот и пускай докажет, что он такой незаменимый, — Петька жестко ухмыльнулся. — О, вот это дура, — он задрал голову вверх, где как раз над аркой проплывал вытянутый шар, с герметичной коробкой под брюхом. Не было видно ни пара, ни веревок, шар двигался хоть и медленно, но сам и в том направлении, куда нужно было пилоту. Это был не дирижабль в чистом виде, но нечто очень на него похожее. Эйлер все-таки использовал водород. Это делало шар опасным, склонным к взрывам и горению, поэтому до пассажирских перевозок было еще очень далеко, а вот проблема с почтовой связью, связью среди войск и быстрая переброска необходимого вооружения была практически решена. Но сам Эйлер вовсе не хотел останавливаться на достигнутом. Это была его идефикс, и многое очень быстро пошло у моих ученых семимильными шагами, когда они все-таки расшифровали метод Гауса. Особенный прорыв был в вычислении составляющий разных видов стали, где собственно метод Гауса нашел в моем мире наибольшее практическое применение.

— Не толкайся, дай мне посмотреть, — раздался неподалеку сердитый детский голосок.

— Сам не толкайся, а лучше подвинься, — вторил ему второй, принадлежащий девочке.

— Почему это я должен двигаться? Сама двигайся!

— Потому что я старшая, вот, — в голосе девочке прозвучало такое самодовольство, я что не сдержался и прыснул, тут же изобразив приступ кашля, закрыв рот кулаком. Шереметьев покосился в сторону второй открытой коляске, где и пытались отпихнуть друг друга с траектории лучшего обзора два маленьких человечка с очень пышными титулами. — Мама, ну скажи ему!

— Мама, ты ей должна сказать!

— Владимир, Ольга, немедленно прекратите. Сядьте прямо и внимательно смотрите на происходящее без лишних движений. На вас смотрят почти все солдаты, они должны видеть, что Великие князья уважают их труды и подвиги, спокойный голос Филиппы осадил этих маленьких гиперактивных бесят, с которыми порой никто не мог справиться, кроме родителей.

— Государь, я видел проект последнего указа. Ты ограничил титулование Великих князей и княжон исключительно детьми императора. С чем это связано? — Шереметьев оторвал взгляд от детей, и посмотрел на меня.

— Чтобы не плодить дармоедов, — я пожал плечами. — Даже Великие князья должны учиться. Ольга точно в институт благородных девиц пойдет. Владимир же мечтает о морской школе. Я его неволить не буду. Хочет стать гардемарином, значит станет им. Ты-то своего Алешку куда хочешь отдать?

— Да все туда же, в навигатскую. Он хочет повидать все наши острова, просто бредит ими, — Шереметьев покачал головой. — Я обещал его к Ваньке отправить с очередной оказией, когда подрастет, естественно, — мы переглянулись и синхронно улыбнулись. Да, сейчас часто разговоры на детей переходили. Но это нормально, они же наше будущее. Я поправил перевязь со шпагой и кобурой с самым настоящим револьвером. Не совсем таким, какой я видел когда-то в фильмах про ковбоев, но очень похожим.