Достигнуть границ

Шеллина Олеся

— Пошто мужей-то упомянул, государь, Петр Алексеевич, — невольно вырвалось у Митьки, и он снова вскинул глаза на императора. — Нешто я женат?

— А с горничной на ковре ты, стало быть согласен, — задумчиво проговорил Петр Алексеевич, с интересом поглядывая на своего секретаря, который от такого заявления так покраснел, что аж уши заполыхали. — Какой ты однако еще и развратник оказался, надо же. Вот уж про кого оказывается сказ про омут и чертей в нем не в бровь, а в глаз оказался. — И государь покачал головой. Митька вспыхнул еще больше, хотя, казалось бы, больше некуда, и уже вскинул голову, чтобы ответить, но его опередил Ушаков.

— Ну буде уже, государь, над парнем измываться. Видишь же, что осознал, раскаялся, и больше так вести себя в присутствие твоей персоны не будет, — довольно снисходительно проговорил Андрей Иванович, на что государь скептически

заметил.

— А значит ли это твое замечание, Андрей Иванович, что в отсутствии моей персоны, Митька начнет всякие непотребства совершать, ежели уже не совершает, да еще и с твоего позволения? — государь прищурился, Ушаков же поджал губы.

— Позволь, государь, Петр Алексеевич, объясниться…

— Не позволю, — перебил император Митьку. — Раз твой наставник такие оговорки делает, то, как я это понимаю, это неспроста. Андрей Иванович не может просто так оговориться. Но раз пошла такая пьянка, значит, необходимо наказать вас обоих, дабы другим неповадно было ничего подобного затевать. А то ишь что придумали, один указы императорские направо-налево нарушает, другой его в этом покрывает… — он замолчал и задумался, но лишь на мгновение, а затем резко выпалил. — Раз ты, Андрей Иванович, как подчиненного своего не можешь Митьку в узде держать, то поди, как родственника вполне сможешь. Вот вам обоим мое повеление, тебе, Андрей Иванович, выдать Катьку за Митьку, и как зятя уже держать в строгости, не давая спуска, дабы не порочил ни твоего имени, ни дочери твоей. Тебе же, Митька, принять Екатерину со всей любовью и ласкою, и не дай тебе бог, услышу от кого, что обидел ты душу безгрешную, что за вас обоих ныне страдать должна будет. А теперь, пошли вон, оба, решайте, когда венчание состоится, ты же, Митька, отмывайся, завтрева к службе приступишь, отдохнул на нарах, хватит.

* * *

Митька явно хотел что-то булькнуть, но, побагровевший Ушаков вскочил со стула, схватил его за шиворот и буквально вытащил из кабинета. Когда дверь за ними закрылась, я подождал еще немного, а потом рухнул в свое кресло и расхохотался. Ну Ушаков, ну режиссер-постановщик. Ничего, Митьке полезны такие потрясения, а то голова может от успехов закружиться.

Вдоволь насмеявшись, я взял чистый лист бумаги и набросал указ.

— Семен! — Голицкий тут же заскочил в кабинет. — Завтра Кузин на свое место возвращается, так что ты полностью переходишь к государыне, пока Воронцов не вылечит эту странную болезнь, которую подхватил где-то ненароком. Чем он хоть болеет, медикусы говорят? — я посмотрел на него, оглядывая при этом с ног до головы.

— Говорят, что это от потребления непомерного спиртного крепкого, — выпалил Голицкий.

— Вот как, и что же за горе у него? — я отложил в сторону перо, невольно нахмурившись.

— Так запил он, когда о гибели Джеймса Кейта узнал, — пожал плечами Голицкий, всем своим видом показывая свое отношение к тем военным, которых дед набрал по всему миру и в российскую армию на генеральские должности поставил.

— Да что ты, как интересно, — я задумался на секунду, а затем встряхнулся. — Вот это отнеси в императорскую канцелярию. Пущай Репнин в дело пустит как можно скорее, — Голицкий помялся немного, а затем выпалил. — В приемной Александр Каподистрия сидит. Ему было назначено еще до того, как решил ты никого сегодня не принимать, и я пока не решился его восвояси отправить. А передать, что аудиенция перенесена, мы не смогли, потому как не знаем, где именно он живет.

— Каподистрия? Грек? И что он здесь делает? Еще один проситель в поддержку одного из родственничков, которые никак не могут султанский дворец Порты поделить? — мне о нем не докладывали, и я был на самом деле просто счастлив, что завтра Митька возвращается на свое место.

— Я не знаю, государь, Петр Алексеевич, — Голицкому хватило ума выглядеть виноватым, но он в другой стороны и так между мною и Филиппой разрывается, ничего завтра ему уже попроще будет.

— Вот что, предложи ему чай или кофе, скажи, что аудиенция состоится, но чуть позже и надо немного подождать. А пока отнеси указ Репнину, а прежде отправь кого-нибудь за графом Шереметьевым. Пора его уже к делам привлекать, а то надоел уже мне, постоянно со страданием от собственного несовершенства ходит.

— Будет сделано, государь, Петр Алексеевич, — Семен выскочил из кабинета, а я задумчиво побарабанил пальцами по столу. Интересно, что греку здесь понадобилось? Ну это я скоро и так узнаю.

Поднявшись из кресла, я подошел к окну. Осень быстро набирала силу, вступая

в свои права. Почти все запланированные мною долголетние проекты были запущены, оставалось лишь ждать результатов, а там уже оценить получившееся, провести работу над ошибками, которые все равно повылазят и поставить перед собой новую цель. Может быть, можно было бы как Людовик в носу ковыряться, периодически свежих курочек ощипывая, но это претило моему нутру. Я ведь ученый, исследователь, и мне пока безумно интересно исследовать эту жизнь и проводить перспективные эксперименты не только в конкретной стране, но и по всему миру. Наверное, когда я умру, то меня назовут историки, особенно историки других стран этаким пауком, злодеем мирового масштаба, который умудрился стравить между собой едва ли не бывших соратников и постоянно подливал огонь в горнила всех локальных войн, которые сейчас происходили по всей Европе, очень искусно выводя при этом из-под удара свою страну. Ну и плевать. Пусть лучше я, чем меня. Самое главное, я не чувствую никакого раскаянья в связи с этим. Вообще никакого. Мне попросту плевать на то, что они там делают друг с другом, пускай хоть жрать друг дружку начинают. Теперь вот у меня в планах ослабить набравшую очки и практически разгромившую Швецию Пруссию. Я пока жду, когда они полностью уберут это неадекватное государство с мировой карты. А к тому все и шло, потому что регент у Пруссии сейчас — просто мечта такого вот бесчестного типа, вроде меня. Я даже знаю, что сделаю. Я стравлю его с Данией прямо над останками убитого ими шведского льва. Пущай развлекаются. Как будет развлекаться Долгорукий, когда поймет, какую я ему свинью напоследок подложил в виде Михаила Волконского, который, вместо того, чтобы покаяться, сегодня открыл рот, и так меня вывел из себя, что я определил место его будущего обитания — Алексеевская губерния под началом генерал-губернатора Ивана Долгорукого, без права возвращаться на родину в течение двадцати лет. Именно об этом побежал оформлять указ Голицкий.

Петька Шереметьев явился так быстро, как только мог. Не прошло и десяти минут, как он стоял посреди моего кабинета. Я молча разглядывал его, затем усмехнулся.

— Как я понимаю, нашли тебя подле Варвары Черкасской, — протянул я, отходя от окна и садясь за стол.

— Варя письмо попросила помочь составить от имени государыни-императрицы к рассмотрению для князя Черкасского и князя Волконского, о том, что надобно подвоз как-то организовать для ребятишек, в чьих небольших деревеньках нет своей церкви и попа, коей обучал бы их грамоте.

— Равные возможности для всех, — задумчиво проговорил я. — Да, раз ты так яро занимаешься делами императрицы, то, возможно, ответишь, а не забыли ли про то, что эти равные возможности должны предоставляться и для жителей, которые пожелали остаться в составе Российской империи на присоединённых территориях?

— Там-то попы в первую очередь активировались. Сами овец божьих под сень церкви сгоняют, без напоминаний лишних, — усмехнулся Петька. — Отец Феофан зорко следит за энтим делом, аки коршун из поднебесья.

— Это хорошо, — я продолжал смотреть на него. Не могу сказать, что рад его ранению, но она явно пошло Петьке на пользу. Он стал гораздо серьезнее. Уже даже внешне не напоминал того раздолбая, каким был еще совсем недавно. — Знаешь ли, Петр Борисович, что все никак не могу я последний посольский приказ упразднить и создать полноценное министерство иностранных дел? — он кивнул, ну об этом всем было известно. — А не могу я этого сделать, потому что не вижу главы для столь важного министерства. А оно очень важным будет, потому как именно от него будет во многом зависеть, завязнет ли Российская империя во всех возможных войнах, или же сумеет обойти их стороной, приобретая тем не менее определенную прибыль? Я бы давно уже попробовал тебя, потому как вижу, что дюже ты политикой других стран заинтересован, но не подходил ты для этой должности, уж извини, Петя, никак не подходил. Ты слишком страстным был, почти бескомпромиссным и честь была у тебя на первом месте. А в таком деле, как международная политика, иной раз нужно честью поступаться. Иначе никак, сожрут и даже косточек не оставят. Сейчас же, вижу я, что изменился ты. И хочу заново проверку тебе устроить. Там, в приемной сидит и ждет аудиенции грек. Я не знаю, зачем он там сидит, и каким будет наш разговор. Но от твоих действий будет зависеть, кем ты подле меня останешься. Готов попробовать? — Петька не отрываясь смотрел мне в глаза, а затем очень медленно кивнул. — Тогда садись за стол, где мы с министрами заседаем, послушаем, что нам энтот грек непонятный сейчас скажет.