Досточтимый Беда — ритор, агиограф, проповедник
Шрифт:
Материалом для первого жития Беды послужили стихотворения или, скорее, «похвалы» в стихах, принадлежащие перу Павлина, епископа Ноланского (353 — 431 гг.). Павлин, став епископом города Нолы, в области Кампания, чувствовал себя, как он сам говорил, «служителем» блаженного Феликса. Раз в год, к празднику святого, он дал обет писать стихи, его прославляющие, и выполнял это. Так сложился цикл стихотворений о св. Феликсе, почитание которого в Кампании было очень велико.
Вполне вероятно, что стихотворения Павлина Ноланского были привезены в Древнюю Англию Феодором Тарсийским и его спутником и помощником Адрианом (669 г.). Адриан, второе лицо в Англо-Саксонской Церкви после Феодора, архиепископа Кентерберийского, до приезда в Англию был настоятелем одного из монастырей близ Неаполя, как и Нола, находящегося в области Кампания. При том внимании, которое Феодор оказывал Нортумбрии (ему предстояло разделить огромную область на три диоцезы и решить вызванные с этим разделением проблемы),
Приступая к работе, Беда был связан одновременно и материалом, к которому он обратился, и, агиографическим каноном. С одной стороны, единственным источником знаний о св. Феликсе для Беды были стихотворения епископа Павлина, которые писались не как стихотворное житие, и даже не как единое произведение, а как разрозненные тексты, объединенные личностью одного героя. Беда не мог собрать новых сведений о св. Феликсе, например, о чудесах, которые совершались на его гробнице с начала V века, когда стихотворения создавались, по начало VIII века, когда сам он обратился к созданию жития. С другой стороны, отбор фактов для своего жития Беда производил в соответствии с определением похвальной речи, которое было дано Эмпорием, ритором V века: «мы восхваляем некого мужа в связи с тем, что было до него, что было в нем самом и что было после него. До него, его род и отечество; в нем самом, каково его имя, воспитание, каковы его обычаи, внешность и деяния; после него, каков сам исход его жизни, каково мнение, доставшееся усопшему» [257] . Поскольку «Житие св. Феликса» было первым агиографическим произведением Беды, следование автора этому определению весьма заметно.
257
Curtius E. European Literature and the Latin Middle Ages. New York, 1953. P. 156.
Несмотря на то, что стихотворения Павлина и житие Беды разделяют три столетия, современники Беды и сам он рассматривали эти произведения не по отдельности, а как две части одного целого, как «geminus stilus» — «двойное перо». Это литературный жанр, созданный на основе риторического упражнения «перифраз», то есть раскрытие одной и той же темы в стихах и прозе. Понятие «geminus stilus» было довольно широким. К этому жанру могли относиться как тексты, взаимно дополняющие, повторяющие друг друга, так и тексты, которые объединяли лишь общая тема и содержание. Главное условие состояло в том, чтобы одна часть «geminus stilus» была стихотворным текстом, а другая — прозаическим [258] . При упомянутых выше ограничениях, жанр «geminus stilus» предоставлял Беде определенную свободу в обращении с текстом Павлина.
258
Wieland G. Geminus Stilus: Studies in Anglo-Saxon Hagiography // Insular Latin Studies / Ed. M.Herren. Toronto, 1981; Godman P. The Anglo — Latin Opus Geminatum: from Aldhelm to Alcuin // Medium Aevum. 50. 1981. № 2.
Хотя и Павлин, и Беда были христианскими авторами, они принадлежали к разным историческим эпохам. Павлин жил в то время, когда, по выражению М.Л. Гаспарова, «античный цикл европейской культуры кончался, а поэтику нового, средневекового цикла создавали такие (поэты. — М.Н.) ..., как Понтий Павлин» [259] . Но создавалась эта новая поэтика все же на старой основе — с одной стороны, античной, с другой, раннехристианской. Эпоха раннего христианства — это время гонений, время открытого противостояния старого и нового, язычества и христианства. Герой раннего христианства — мученик, противопоставленный разъяренной толпе. Любимый образ — поединок двух борцов, где «начальник борьбы есть Бог, подающий нам победу, борцы — мы, противник — есть супостат наш (диавол)» [260] . Именно так Павлин изображает Феликса.
259
Гаспаров М.Л. Авсоний и его время. // Авсоний. Стихотворения. М.: Наука, 1993.
260
Древний патерик. М., 1991. С. 129–130.
Согласно Павлину, его герой является исповедником, поднимавшимся «к смерти по лествице мук» (XV, с. 472, 181). Феликс — «первый от народа, словно макушка головы» (XV, с. 471, 153). Все силы гонителей собраны для того, чтобы сломить его. Для общины Нолы Феликс был то же, что «очень высокая крепость в осажденных стенах» (XV, с. 471, 154). «При условии, что его оплот был бы взят, остальной уже город легко бы пал как разрушенные руины» (XV,
Христиане времен гонений вдохновлялись примерами самого Христа, а также апостолов, пророков, мучеников. В изображении Павлина Феликс сам является примером для других. Для него пример — Христос. Исповедник «хранил испуганную овчарню, по примеру Господа, готовый отдать жизнь за свое стадо» (X, с. 472, 169–170). В мучениях Феликсу «соединенный «с ним» во всем Христос состраждет» (XV, с. 473, 187–188).
Противник Феликса изображается Павлином как «недоброжелательный дракон ..., жаждущий устремиться на него, против которого мы боремся, и он сам падает» (XV, с. 471, 150–151), а также «Злой» (XVI, с. 478, 52).
Так Павлин создает раннехристианский образ борца, выходящего в одиночку бороться с противником, фактически соответствующий истории из патерика, имеющей параллели в античности.
Беда жил совсем в другую эпоху. Гонения давно кончились. Христианство проповедано по всей известной в то время Вселенной. Развитие богословской мысли, углубление христианского мировоззрения сделало излишним сопоставление подвига святого с поединком, с кулачным боем, параллели с подвигами античных героев, как в плане подражания, осознанного или неосознанного, так и в плане полемики. Язык и образность становятся более сдержанными, но и более содержательными.
Беда в своем житии постарался снять тему поединка. Это видно в эпизоде, рассказывающем о том, как Феликс был спасен из темницы. Беда оставил этот эпизод в своем житии, но подчеркнул мистическую сторону события. Содержание эпизода таково: Феликс заключен в темницу как христианин, скован по рукам и ногам. Ночью ему является Ангел и приказывает следовать за собой. Оковы спадают. Феликс выходит из темницы, двери которой остаются запертыми, стража не замечает ухода исповедника. Внимание Павлина сосредоточено на личности Феликса. Он подробно описывает, каково было состояние Феликса, когда ему явлено было ведение, как упали с рук и шеи оковы и «выпрыгнули ноги из ослабленных ременных пут» (XV, с. 479, 252). Завершается этот эпизод сравнением Феликса с ап. Петром: «Я вижу, как возвращается старый образец недавно произошедшей истории, в которой, получив приказ выйти «из темницы», выделяющийся в толпе (букв. — в полку) учеников Петр, когда сами по себе его оковы соскользнули, точно так же вышел из закрытой темницы, из которой, идя впереди него, Ангел, пряча от Ирода свою добычу, увлекал его за собой» (XV, 473, 260 — 265).
Об ангеле в отрывке из 27 строк (238 — 265 строки XV стиха) упоминается мало: наши глаза практически все время устремлены на Феликса. Ангел, «блистающий в тихой ночи», был «свет и путь Феликсу» (XV, с. 473, 257).
Беда переносит внимание читателя на ангела, расшифровывая слова Павлина «свет и путь». Сравнение Феликса с ап. Петром заменено сравнением, раскрывающим участие ангела в чуде: «Ангел сам был подобен огненному столпу Моисееву и оказывал водительство, освещая дорогу Феликсу, как молния, когда тот спасался из рук врагов». Беда, таким образом, подчеркивает, что чудо не земное, а небесное. Оно явлено Феликсу, но податель чуда — Господь. Однако чудо возможно только в том случае, если герой достоин этого. Феликс чист душой, тверд в вере, поэтому чудо происходит. У Беды создается иной, чем у Павлина, образ: пустыня может быть и среди людей, если они чужие по духу. Подчеркивается вера святого, который идет по пустыне, сначала среди врагов, потом по лесам и ущельям. Он идет в неизвестность, его поддерживает только твердая вера в то, что он придет туда, куда ведет его Божественный спутник.
Целенаправленно отбирая факты для своего жития, Беда опускал все, что не отвечало определению Эмпория. Так, в житие не вошли комментарии Павлина к различным эпизодам из жизни Феликса, например, схолия о гордыне. Павлин посвятил 30 строк похвале в адрес женщины, которая, сама того не зная, кормила исповедника, пока он прятался от преследователей. Определение Эмпория не предполагает вставных эпизодов, поэтому похвала этой «питательнице» в житие не вошла, хотя ее помощь Феликсу, конечно, упоминается. Беда также упрощал текст Павлина там, где упоминались чуждые англосаксам реалии. Рассказывая об убежище Феликса, Павлин упоминает об устройстве водоема, откуда Феликс брал воду. Употребляются соответственно слова «compluvium» и «impluvium ", причем Павлину эти слова нужны для описания того, как чудо происходило. Читатель, зная, как устроена система водоснабжения на античной вилле, мог внутренним взором детально созерцать происходящее. Подобные тонкости были вряд ли известны англосаксонскому читателю, потому Беда опускает их без сожаления.
Особый случай представляют собой отрывки из стихотворений Павлина, содержание которых соответствует определению Эмпория в целом, но может смутить читателя.
Так, рассказывая о конце гонений, когда Феликс вышел из своего убежища, Павлин отмечает, что «многие сомневались в том, чтобы признать «его» и прежде спрашивали, говоря: «Правда ли, что ты являешь себя нам, Феликс, после столь долгого отсутствия? Из какой области ты приходишь? Небом ты нам дан или раем? Возвратясь на землю, посетишь ли ты снова наши жилища?» (XVI, с. 221–225).