Досточтимый Беда — ритор, агиограф, проповедник
Шрифт:
Характерной чертой кельтского христианства было странничество. Общехристианское представление о том, что люди — «пришельцы и странники» (1Петр 2:11) на земле, привело к своеобразному пониманию странничества в раннесредневековой Ирландии, причем это понимание было воплощено не только в слове, но и в действии.
Как уже говорилось выше, отрешаясь от всего земного, человек должен был отказаться от того, «что он любит». Если он оставлял богатство, определенное положение в обществе, родину и отправлялся за море, становясь странником ради Господа, такое странничество считалось у ирландцев «совершенным» [302] . В «Англосаксонской хронике» (текст, изданный Паркером) под 891 годом приведен следующий рассказ: три ирландца прибыли в Корнуолл на лодочке, обтянутой шкурами, у которой не было рулевого весла, «ибо они хотели отправиться в изгнание из любви к Богу, все равно куда» [303] .
302
Chadwick N.K. The Age of the Saints in the Early Celtic Church. London, 1963.
303
Ibidem. P. 80.
Беда опускает эту чисто ирландскую деталь, но подчеркивает миссионерский характер путешествий Катберта. В житии, написанном Бедой, часто говорится о том, что Катберт, по примеру апостолов, иногда отправляясь в путь верхом, а чаще — пешком, приходил в окрестные деревни и проповедовал путь истины заблудшим. Усердие Катберта в проповеди Евангелия среди англов Нортумбрии должно было приводить на память и учеников Иисуса Христа, распространявших евангельское учение «по всему миру» (Мк 16:15), и деятельность миссионеров, присланных св. Григорием Великим и проповедовавших на юге Англии. В изображении Беды св. Катберт, таким образом, становится продолжателем традиций Рима.
Рассказывая о миссионерской деятельности Катберта, Беда пишет: «Катберт особенно привык проникать в те части страны и проповедовать в тех селениях, которые находились далеко, на крутых и скалистых склонах гор; другие проповедники боялись посещать эти селения, так как их отвращали бедность, а равным образом и невежество жителей. Посвятив всего себя этому благочестивому труду, он столь трудолюбиво заботился об их наставлении, что, покидая монастырь, он часто не возвращался обратно в течение целой недели, а иногда в течение двух или трех недель, и даже иногда в течение месяца; он задерживался в горах, призывая простой народ к Небесному словами своей проповеди так же, как и примером своей добродетели» (гл. 9). Создавая образ Катберта — последователя апостолов, Беда имеет в виду новозаветную и развивающую ее римскую традицию, но влияние устного, кельтского по своему характеру, предания оказывается сильнее. В изображении Беды Катберт — типичный миссионер-ирландец, так как многодневные отлучки из монастыря соответствуют кельтской, точнее ирландской, проповеднической практике.
Хотя Беде пришлось сохранить и даже подчеркнуть кельтские черты в образе своего героя, сам святой и его земная жизнь в целом рассматривались агиографом в ином ракурсе, чем это сделал аноним. Аноним как последователь кельтской агиографической традиции изображал не столько жизнь святого среди людей, их взаимоотношения и чудеса как результат этих отношений, сколько сами факты чудотворения, складывающиеся в рассказ о жизни. Катберт у анонима до некоторой степени оторван от той реальной среды, в которой он жил и действовал, но и общение с невидимым миром остается вне интересов кельтского агиографа.
Беда же создавал образ, отвечающий канонам римской агиографии, — образ святого, служащего не только Богу, но и людям. Катберт живет среди людей и для людей, предстательствует за них перед Богом, просит для них милости и исцелений. Но он не только посредник между Богом и людьми, между невидимым и видимым миром. Он активно участвует в созидании Церкви как социального института. Как член церковной иерархии он последовательно проходит все степени — от пресвитера, отвечающего за свою паству, к приору, под началом которого находится большой монастырь, братия и миряне, приходящие за советом к нему, наконец, к епископу, в чьем ведении находится огромная диоцеза с различными проблемами: от церковно-канонических до чисто административных.
Рассказывая о жизни святого с этой, новой для Древней Англии, точки зрения, Беда столкнулся с необходимостью деликатного введения возможно большего количества римских деталей, так как, по условиям жанра, ему следовало создать образец для подражания англосаксонским клирикам в условиях, когда кельтская практика была еще очень распространена в Нортумбрии.
Судя по тому, что Беда, характеризуя Катберта-пресвитера, приводит немного деталей, которые бы позволили представить его служение, можно предположить, что на первых ступенях церковной иерархии в Кельтской и Римской Церквях было не столь много различий. Однако агиограф особо выделяет две грани пресвитерского
304
Григорий Великий. Правило пастырское или о пастырском служении. Киев: тип. Давиденко, 1872, С. 40.
Наибольшую трудность, пожалуй, представляло изображение Катберта как приора и епископа. В реальной жизни святой был типичным представителем кельтского христианства, тогда как перед Бедой стояла задача показать своего героя как приверженца и защитника римской традиции.
Рассказ Беды о Катберте-приоре составлен полностью на основе устного монастырского предания, поэтому он представляет собой сложное переплетение кельтских и римских деталей. Устав Линдисфарна, принесенный из Ирландского монастыря Йона, под пером Беды становится очень похож на устав св. Бенедикта Нурсийского, принесенный в Англию римскими миссионерами.
Житийным каноном для рассказа об идеальном приоре Беде послужило житие св. Бенедикта Нурсийского, автора ново-принесенного устава. Оно было прочитано Бедой в «Собеседованиях» св. Григория Великого [305] .
Катберт, как в свое время и св. Бенедикт, был встречен в монастыре с неудовольствием; монахи отказались повиноваться ему и исполнять его устав:
«Однако Катберт превзошел их кротостью и терпением и ежедневными усилиями постепенно обратил их к лучшему состоянию ума. Очень часто во время споров в собрании братии касательно устава монастыря, когда его противники набрасывались на него с жестокими оскорблениями, Катберт вдруг вставал и со спокойным умом и лицом выходил, тем самым, распуская собравшихся; тем не менее, на следующий день он давал прежние наставления тем же людям, что и в предыдущий день, как если бы ему не пришлось вытерпеть их нападки, и это продолжалось до тех пор, пока Катберт постепенно не обратил их к тому, чего желал» (гл. 16).
305
Св. Григорий Двоеслов. Собеседования о жизни италийских отцов и бессмертии души. М., 1996.
Прославившись своими необыкновенными подвигами, оба святых были приглашены возглавить общины монастырей. Оба они были отшельниками до своего настоятельства и не желали главенства в Церкви. Однако, взяв на себя эти труды, они требовали полного послушания и соблюдения устава и встречали неудовольствие и даже противодействие непокорных со спокойным и даже веселым расположением духа. Беда мог беспрепятственно строить характеристику своего героя в соответствии с образом св. Бенедикта Нурсийского [306] . Сходство в судьбах святых он мог объяснить себе словами св. Григория Великого о том, что одни и те же события, например, чудеса, могут повторяться в жизни людей.
306
Там же. С. 72–73
Если образ св. Бенедикта до некоторой степени определил восприятие Бедой его героя, то и повседневная деятельность Катберта, несмотря на ее кельтский характер в реальной жизни, описывается агиографом по бенедиктинскому уставу.
Катберт как приор одновременно имел и право, и обязанность наказывать за непослушание провинившихся братий. Опираясь на устав св. Бенедикта, Беда создает образ милосердного судии, который охотнее будет плакать вместе с раскаявшимся грешником, чем строго накажет его [307] . Однако Катберт анонимного жития мог быть весьма суров. Описание действий Катберта-приора идет вразрез с кельтской традицией, в русле которой он сам воспитывался. Суровость настоятелей, применение телесных наказаний за малейшую провинность были вовсе не редкостью в кельтских монастырях, что отражает житийная литература. Вероятно, Беде пришлось отказаться от устного монастырского предания, чтобы создать образ кроткого и милостивого аввы.
307
И Древние иноческие уставы. С. 596.