Достоевский и Апокалипсис
Шрифт:
«Пушкин умер в расцвете своих сил и унес с собою в гроб великую тайну. И вот мы без него эту тайну разгадываем…» (Речь о Пушкине).
Христос умер в самом расцвете Своих сил, и вот мы без Него эту тайну разгадываем.
Христа познаем не из Его речи, а из речи других людей, не из Его слов, а из слов о нем.
Достоевского, Пушкина, Гёте узнаем (когда это началось? Есть закономерность, хронологическая даже) — и по их текстам, и по текстам о них, и по их прямому слову, и по слову ретранслированному.
Кстати, о Достоевском (Шекспире, Гёте, Пушкине…) написано в десятки тысяч раз больше, чем они написали
Мое допущение должно не гордыню распалять, взвинчивать, а наоборот — страшную ответственность сознавать.
Шекспир? Ничего не известно? Ничего-ничего? Да ведь вот он весь! 36 пьес и, я не помню сейчас сколько, сонетов (кажется, около 70). Вот его знаки, позывные. Вот его — SOS (в сущности, все произведения великих художников — это их SOS, их крик о помощи, о спасении — их и нас).
Шекспир — особо. А.А. Ахматова о нем (см. у Рассадина в книге о Мандельштаме).
И если бы даже была написана, расписана вся жизнь великого художника, вся-вся, все до единого события его жизни, день за днем и даже час за часом, то описание это никогда бы не дало больше, чем его произведения.
А если б я — Ю.К. — помоложе был бы лет на пять и без трех инфарктов, то стал бы помощником президента по культуре (и обязательно второй помощник, помоложе и поэрудистее), чтобы:
а) чуть-чуть кому-то помочь, в очень конкретных делах, очень конкретным людям;
б) поставить памятник Достоевскому напротив Пушкина.
Еще о «странных сближениях»
Сделать две подборки, два списка:
1. Как у Достоевского в романах (в конце концов выясняется) одновременно в разных местах происходят знаменательные события («странные сближения», по Пушкину), так и в жизни Достоевского:
С.Г. Нечаев — Нечаева, девичья фамилия матери.
И.Г. Сниткин — в 1869 году, в октябре, приехал к Достоевским (а потом приехал в час смерти), Достоевский и Прыжов… [202]
20 февраля 1880 года Достоевский — Суворину о магазине Дациаро, [203] а в этот час, может быть, в эту минуту — покушение на Лорис-Меликова.
2. Сколько раз Достоевский описывает, вспоминает свою казнь и сколько раз происходили казни при нем («при нем» — и когда без него, и когда — сам присутствовал).
202
И.Г. Прыжов был одним из членов нечаевской организации «Народная расправа», участвовавшим 21 ноября 1869 г. в убийстве слушателя Петровской земледельческой академии И.И. Иванова. Возможно, Ю.Ф. сопоставляет их с братом жены Достоевского И.Г. Сниткиным по сходству инициалов и потому, что Сниткин, если бы не приехал в 1869 г. к семье Достоевского в Дрезден, мог оказаться участником связанных с Нечаевым событий (см. об этом выше).
203
В день покушения И.О. Млодецкого на графа М.Т. Лорис-Меликова (20 февраля 1880 г.) А.С. Суворин был у Достоевского, и тот, еще не зная о случившемся, стал говорить о мучившей его проблеме: как быть, если где-то случайно (скажем, возле известного в Петербурге магазина Дациаро) станешь свидетелем переговоров террористов, заложивших бомбу в Зимнем дворце (незадолго перед этим, 5 февраля, Степан Халтурин подложил в Зимнем бомбу, от взрыва которой царь не пострадал, но погибло много невинных людей)? Сообщишь полиции — но тогда «либералы не простили» бы, обвинили в доносительстве. Не сообщишь — но «это — преступление», ведь еще можно было бы спасти людей (см.: Суворин А.С. Из «Дневника» // Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников. Т. 2. С. 390–391).
Семеновский плац («и многие страницы семеновским припахивают плацем…»).
О самообмане. Когда была осознана сама проблема как важная, как, может быть, решающая? По-видимому, это связано прежде всего (говорю абстрактно) с получением человеком, обществом, человечеством не тех результатов, на которые было рассчитано, а даже прямо противоположных.
204
Млодецкий был казнен на том же Семеновском плацу, на котором происходила инсценировка казни Достоевского и других петрашевцев. Достоевский присутствовал на казни Млодецкого. Е.П. Леткова-Султанова вспоминает, что однажды на вечере у Я.П. Полонского зимой 1878/79 г. хозяин дома подвел Достоевского к окну с видом на Семеновский плац и взволнованный писатель стал вспоминать подробности происходившего с ним и его друзьями в декабре 1849 г. на этом месте (Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников. Т. 2. С. 443–445).
«Раньше» большей частью ведь как было? Было повторение по кругу. Никаких собственно социально-духовных «вдругов», неожиданностей, сюрпризов. И вдруг примерно две тысячи лет назад началась и все больше, больнее обнаружилась катастрофичность. Особенно век ХХ, весь состоящий из постоянно нарастающих катастрофических «вдругов». «Век войн и революций». Не то что года, не то что месяца, дня не бывает без катастрофических «вдругов».
Второе, с чем связан самообман (а может быть, это даже и первое, определяющее; во всяком случае, первая названная проблема может быть частью второй, а вторая — частью первой), — это вопрос жизни и смерти сначала человека, а теперь и человечества.
Неожиданностью был крах Римской империи. Неожиданностью — взрыв христианства. Причем раннее христианство все насквозь пронизано скорым, скорейшим, вот-вот долженствующим произойти Вторым пришествием… Не происходит. Все оттягивается и оттягивается… И стали искать в себе. Думаю (но это гипотеза), что в самих текстах Библии проблема самообмана, так сказать, растворена, а если начинает «кристаллизоваться», то лишь в Новом Завете.
Соединение этих двух сторон: катастрофическая неожиданность и жизнь — смерть. В конце-то концов все катастрофические неожиданности сводятся к смерти. И только взглянув ей в глаза, человек начинает обретать самосознание.
Провести параллель, давно открытую и очень плодотворную: «онтогенез есть филогенез», то есть развитие зародыша, скажем, человека проходит все стадии, предшествующие появлению данного вида. Я в данном случае имею в виду параллель сопоставления индивидуального духовного развития человека и общечеловеческого духовного развития. Когда у ребенка вспыхивает, и всегда с острой, непереносимой болью, первая искра самосознания? При встрече со смертью. Здесь любимая притча Толстого о Будде (встреча с больным, стариком, мертвецом). Гениально просто обозначает узловые точки взрыва самосознания. Стало быть, здесь-то он и натыкается на самообман.
Взять все сборники афоризмов за две-три тысячи лет, от Сенек римских и китайско-индуистских, и проследить, когда появляется само понятие (слово) «самообман».
То же самое — во всей мировой литературе классической. То же самое по другим религиям. В христианской, в собственно богословской литературе, точнее — в постхристианской, — эта проблема, как мне кажется, должна выявиться несравненно острее, чем в «первоисточнике».
Вообще: все проблемы теории, касающиеся человека (да я бы сказал, и жизни вообще), — не могут быть не только решены хотя бы приблизительно, но даже и поставлены правильно, если они не будут сориентированы на вопрос жизни — смерти. Это в равной мере (но, разумеется, по-своему в каждом случае) относится и к философии, и к социологии, и к истории, и к литературе, и к музыке, к искусству вообще, и к психологии. Особенно эта последняя, без такой сориентированности, обречена оставаться рефлекторно-механической.