Достоевский над бездной безумия
Шрифт:
Живое слово Достоевского мощно звучит и в лучших современных постановках, например в спектакле «Брат Алеша» в театре «На Малой Бронной» (инсценировка В. Розова) и в учебном спектакле «Братья Карамазовы» в Ленинградском Институте театра, музыки и кинематографии. В финале московского спектакля Алеша, «родившийся» в артисте Сейфуллине, говорил именно нам, озабоченным судьбой нашей родины, вселяя оптимизм, поддерживая наши нравственные поиски. А по слову Алеши, произнесенному вступающим в артистическую жизнь ленинградским студентом, публика остро почувствовала, что весь замечательный выпуск никогда не забудет радости совместной учебы, педагогов, счастья от прикосновения «сообща» к миру
Не таких ли молодых, радостных людей, объединенных гуманистическими идеалами, идущих «рука в руку» к светлому, хотя и трудному будущему, прозревал Ф. М. Достоевский?
Достоевский всегда боялся быть непонятым в своем животворном слове. Видимо, не случайно и в своей последней речи его любимый герой Алеша специально оговаривается: «...может быть, вы не поймете, что я вам скажу, потому что и говорю часто очень непонятно, но вы все-таки запомните и потом когда-нибудь согласитесь с моими словами» (15; 195).
Вспоминали слова Достоевского и задумывались над ними уже несколько поколений. Литературовед Ю. Ф. Карякин видит Достоевского не только открывателем тайн, но больше всего открывателем самого существования тайн: «Да, всегда есть у него какой-то притягательный, нерасшифрованный „икс“, тревожащий и взнуздывающий воображение. Да, все у него сложнее, тоньше, глубже, чем нам кажется. Но главное в том, что у него все и определеннее, чем кажется». [121]
Причем открытые Достоевским тайны бытия очень актуальны и в наши дни для понимания нравственных проблем, связанных с психическим здоровьем. Его слово и в конце XX века звучит остро, злободневно и побуждает к поиску решений назревших проблем.
121
Карякин Ю. Ф. Ф. М. Достоевский и мировая литература // Иностранная литература. 1981. № 1. С. 202.
Свое вдохновенное слово на празднике Достоевский закончил сожалением: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем» (15; 148–149).
Достоевский, как и Пушкин, тоже «унес в гроб великую тайну», которую не успел досказать. Его не до конца сформулированные мысли о медицине и педагогике проглядывают в практической деятельности современных педагогов, психотерапевтов, писателей.
Призыв Алеши к мальчикам идти «всю жизнь рука в руку» оказался созвучен теории А. С. Макаренко. Его педагогические принципы, отраженные в ярких, запоминающихся художественных произведениях («Педагогическая поэма», «Флаги на башнях»), во многом созвучны Достоевскому.
Психотерапевт Мясищев, учитывавший опыт Макаренко, утверждал, что «среди его воспитанников были истерические субъекты, и они выравнивались, перевоспитывались, становились полноценными людьми». Через все творчество Достоевского проходит мысль о необходимости воспитания таких чувств, как доброта, сострадание и искренность. Даже в мрачные годы жизни нашего общества такие писатели, как А. Гайдар, В. Розов, М. Светлов, Е. Шварц, К. Паустовский, Б. Житков и другие, своими произведениями пробуждали в детях добрые и светлые чувства. Участники тимуровского движения, возникшего под влиянием повести А. Гайдара, без принуждения, «анонимно и конспиративно»
Традиции Достоевского (в частности, его любовь к детям) даже в годы запрета прорывались в искусстве. Недаром В. Розов, пьесы которого о честных, совестливых и ответственных мальчишках прочно вошли в репертуар юношеских театров, после восстановления прав Достоевского на сцене создал одну из лучших своих инсценировок – «Брат Алеша». На этом оптимистически-психотерапевтическом воспоминании о спектакле и драматурге, преданном свету, любви и добру великого писателя, мы и поставим точку.
«Буду известен будущему»
(вместо заключения)
Построить человеческое общество на всем том, о чем рассказал Достоевский, невозможно, но общество, которое забудет то, о чем он рассказал, недостойно называться человеческим.
Пророческие слова, вынесенные нами в название, в тексте Ф. М. Достоевского стояли между его самооценкой («Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой») и задачей, поставленной самому себе: «При полном реализме найти в человеке человека» (27; 1; 65).
В беспредельности тайн его самобытнейшего реализма, разгадываемых многочисленными исследователями в разные времена и в разных странах, проблема психического здоровья и его совершенствования занимает, может быть, подчиненное и достаточно скромное место. Но и эта «скромная» часть его наследия оказалась для будущего (для нас, да, по-видимому, и для тех, кто идет за нами) неисчерпаемой по богатству наблюдений, мыслей и прозрений. Писатель не побоялся заглянуть и в те глубины больной человеческой души, в которые никто другой проникать не осмеливался. Но сделал он это не с целью смаковать болезненное, а страстно желая помочь избавиться от «больных мыслей» каждому человеку в отдельности и обществу в целом.
Мы по-своему прочитали Достоевского. Для нас оказались важными не только яркие, ставшие хрестоматийными описания, но и эпизоды, образы и мысли гения, стоящие как бы на обочине мощного образного и идейного потока. Однако мы надеемся, что выбранное нами из наследия писателя и рассмотренное через призму проблемы совершенствования здоровья общества, с одной стороны, расширит представление о Достоевском как о великом художнике, мыслителе и гуманисте, с другой – поможет решить актуальные и болевые вопросы современной психиатрии и медицинской психологии. При этом обе стороны представлены нами как взаимодополняющие, а не исключающие друг друга, как иногда принято думать.
Материалы последней главы, посвященные психотерапевтическо-педагогическим идеям Достоевского, оказались даже и для нас крайне многообразными, остросовременными и перспективными для исследования. Скорее наметив, чем до конца раскрыв значение его наследия для психотерапии, в заключение мы считаем обязательным прямо и аргументированно высказаться об абсолютной неприемлемости для нас всех точек зрения на личность Достоевского как на ортодоксального религиозного фанатика, националиста, монархиста, антиреволюционера, пессимиста, как бы ни хотели казаться эти искусственно навязываемые ипостаси неким «ультрапрогрессивным» общественным мнением. Для нас гуманизм, всечеловечность и оптимизм Достоевского очевидны, и мы солидарны в этом с Г. М. Фридлендером, В. Н. Захаровым, Ю. Селезневым, Ю. Ф. Карякиным и многими другими исследователями.