Доверься мне
Шрифт:
Я не собираюсь говорить, чтобы ты позаботился о Джио. Или о папе. Даже не буду просить приглядывать за Бастером, потому что, если честно, я ненавижу эту собаку. Пусть справляется сам. Я не собираюсь говорить этого, потому что я знаю, что и не нужно. Ты интуитивно сделаешь это, поскольку это — кто ты есть. Ты — хранитель, и так как я испытала это на себе, могу сказать, что у тебя чертовски хорошо получается.
Но есть один человек, о котором я хочу, чтобы ты позаботился. О себе. Я знаю тебя, Лео. Знаю, как ты ставишь других выше себя. Таков твой недостаток. Честно могу заявить,
Поэтому обязательно позаботься о себе. Потому что какое — то время ты сможешь положиться только на себя. У тебя не будет меня и, давай будем честны, папа и Джио потерпят поражение в этой роли. Я молюсь о том, что однажды ты встретишь ту, что подставит плечо, ту, о которой ты будешь заботиться, и которая сможет ответить тебе тем же.
Но пока просто не забывай о себе. Понимаю, что это похоже на эгоистичный совет, и, может, во мне заговорил морфий, как прошлой ночью, когда я сказала твоему отцу, что ему нужно отрастить длинные усы, подкрученные вверх, и сделать татуировку «я люблю кроликов», но глубоко внутри я знаю, что искренне на это надеюсь. Не потеряй себя без меня, Лео. Я не смогу быть рядом, чтобы помочь тебе вновь обрести себя. Вот, что самое тяжёлое в сложившейся ситуации.
Так что, с днем рождения, мой Леонардо.
Когда сегодня будешь задувать свечи, пожалуйста, вспомни о моём желании и добавь его к своему. Ты крепкий орешек, сынок. Не позволяй никому сломать себя.
С любовью,
Мама
P.S. Я не могла признаться тебе раньше, пока ты поддерживал меня во время лечения, но, пожалуйста, отрасти волосы обратно. Тебе не идёт бритая голова. Я виню папу за то, что он в детстве бросил тебя на кофейный столик, но ты не просто крепкий орешек, у тебя и голова похожа на один из них. Отрасти волосы обратно. Дамы поблагодарят меня.
''
Если можно влюбиться в кого — то в платоническом смысле, и этот кто — то — мёртв, то это случилось. Мать Лео была невероятной. И самое забавное, что, сидя в изножье кровати и читая письмо, я думаю, что в самом деле немного влюбилась в Лео. Не секрет, что мы мало чего знали друг о друге. У меня были чаяния на то, каким он может оказаться, но те качества, которые описала его мать, как я полагаю, в свои последние минуты жизни, пролило очень много света на человека, который и так заинтриговал меня в высшей степени.
Я знала, что письмо не предназначалось мне. Но что это за подарок судьбы — увидеть Лео глазами его матери. Честно говоря, не могу представить, кто может лучше охарактеризовать ребёнка, чем мать, родная плоть и кровь. Конечно, моей маме было бы из чего выбрать, если бы кто — нибудь спросил обо мне, но в её ответах имелся бы проблеск истины, без сомнения. Она знала меня как никто другой. Конечно, я любила маму и испытывала к ней благодарность за всё, что она сделала в моей жизни, но я осознала, что, чтобы любить кого — то, необязательно быть лучшими друзьями.
Мои глаза наполнились слезами при мысли, что, возможно, Лео и его мама как раз ими и являлись. Не просто родитель
Это выше моих сил.
Смахнув слезы, я бросила письмо обратно в ящик и выскочила из спальни.
К этому моменту из кухни доносился тот самый шум, который намекал на то, всё начало пробуждаться к жизни. Аромат, разносившийся по коридорам, подтвердил мои подозрения о том, что действительно утро на вилле Кардуччи в самом разгаре. Я не знала, кого встречу, когда войду на кухню, но это не имело значения, коль скоро Лео был там.
Он не разочаровал.
Юноша сидел в мягком парчовом кресле, небрежно закинув ногу на ногу, с итальянской газетой в одной руке и кофейной чашкой в другой. Солнечные лучи просачивались сквозь широкие окна, пойманные в их свете пылинки сияли как золотые блёстки, танцующие в воздухе. Даже пыль здесь прекрасна!
Лео был одет в светло — голубую рубашку на пуговицах, рукава которой он аккуратно закатал до локтей, и брюки цвета хаки. Очки — авиаторы висели на воротнике, расстёгнутом настолько, чтобы выглядеть невероятно сексуальным, но ни в коем случае не неряшливым. Божечки, он смотрелся потрясающе.
Джио и Йен также находились на кухне. Я почувствовала сладкий запах чего — то, разогревающегося на плите, с намеком на кулинарный изыск, когда Йен, надев клетчатый фартук, перевернул лопаточкой что — то похожее на ломти хлеба. Джио наполнил чашку из кофеварки, находящейся рядом с ним, и передал тарелку Йену, на которую тот положил два тоста.
— Утречко, милашка. — Кивнул Йен, всё ещё сосредоточенный на поле своей деятельности. Джио тепло улыбнулся мне, но без слов, и я подумала, что, возможно, он самый застенчивый в семье. Судя по письму их мамы, он младший. — Ночные тосты вдохновили меня на французские.
Во время приветствия Йена Лео поднял голову от газеты и широко улыбнулся, когда наши взгляды встретились.
— Доброе утро, Джули.
— Доброе, — ответила я, входя в комнату и садясь рядом с ним. Поджала под себя ноги и свернулась калачиком, ткань приятно обволакивала меня.
— Как спалось? — Он сложил газету пополам и положил на столик между нами. — Голова болит?
— На самом деле, чувствую себя довольно хорошо. Замечательно.
— Судя по всему, как и мой дедушка.
У меня вырвался стон. Как бы хотелось, чтобы это оказалось всего лишь сном.
— Приношу тысячу извинений за то, что лапала Ренальдо. Такого больше не произойдёт. Обещаю.
Я протянула Лео мизинец, но он обхватил все мои пальцы вместо одного. Положив наши сцепленные руки на стол между нами, он произнёс:
— Не беда. Определённо, из всех Кардуччи ему перепадает меньше всего, так что он даже заждался. Три века без ужимок — долгий срок.
Джио очень не вовремя присоединился к нашему разговору. И снова он не произнес ни слова, но его округлившиеся глаза сказали, что именно он думает о нашем обмене репликами, и, вероятно, обо мне в целом. Он застыл в этой неуклюжей позе, как в общественном туалете: с полусогнутыми коленями, а затем подскочил и вернулся на кухню к Йену.