Доверьтесь мне. Я – доктор
Шрифт:
– О, извините, у него нет почечной недостаточности, моча отходит нормально. Просто забыла внести это в карту сегодня вечером.
Она смеется, а я, запыхавшийся, с кучей бумаг, прижатых к груди, в сбившемся на сторону галстуке и торчащей из штанов рубашке, почему-то не вижу тут ничего смешного.
– Прошу прощения, это шестое отделение, хотела вам сказать, что анализы на калий оказались старыми, их вложили в карту по ошибке. Вчера анализ брали повторно, все в норме. Еще раз извиняюсь.
По пути назад в дежурку вспоминаю про миссис Керриган и заглядываю к ней.
– Не беспокойся, Макс, – говорит одна из сестер, –
Я отодвигаю штору и в темноте вижу силуэт миссис Керриган, которая сидит в той же позе, но уронив голову на плечо, и похрапывает. Когда я добираюсь до дежурки, уже светает. До утреннего обхода не больше часа, ложиться спать не имеет смысла. Я провожу этот час, сидя в одиночестве над обедом из микроволновки и пересматривая «Обратный отсчет».
Среда, 27 августа
У Руби неприятности. Не с Любимчиком Домохозяек, в глазах которого у нее вообще нет недостатков и который, по-моему, уже избрал ее следующим объектом своих сексуальных чар. Его жертвами, по слухам, циркулирующим в госпитале, ранее стали все сотрудницы женского пола без старческого недержания и с полным комплектом зубов. Нет, у нее проблемы с мистером Грантом. Льюис утром опоздал на обход, и, хотя обычно консультанты не удостаивают интернов даже взглядом, не говоря о том, чтобы проявлять к нам хоть малейший интерес, примерно на середине обхода мистер Грант обернулся к Руби и вопросил своим громовым басом:
– А где негритенок?
– Какой негритенок? – переспросила Руби, искренне не догадываясь, кого он имеет в виду.
Мы с Суприей дожидались, пока Старая Кошелка закончит говорить по телефону; при этих словах мы замерли возле поста, обратившись в слух.
– Тот черный, твой напарник. Обратно на пальму залез что ли? – продолжал он, не обращая внимания на разинутые рты Руби и пациентов. Хирурги вообще славятся грубостью и реакционными взглядами, но мистер Грант, учившийся политкорректности, судя по всему, прямо у Рона Аткинсона, выделялся даже на их фоне.
Руби, всегда готовая подхватить перчатку, не собиралась спускать ситуацию на тормозах.
– Что вы сказали? – спросила она, делая шаг ему навстречу.
– Не заставляй меня повторять. Твой напарник. Вас же двое. Где второй?
– Вы имеете в виду Льюиса? Вашего интерна? – поинтересовалась Руби, охваченная праведным гневом.
– Плевать, как его зовут, почему его нет? – взревел мистер Грант.
Любой, кто, подобно Руби, рассчитывал сделать карьеру в сфере хирургии, сообразил бы, что на этом разговор лучше свернуть.
– Вы не имеете права называть его «негритенком». Это расизм! Просто отвратительно! – воскликнула она, игнорируя призывы остальных участников обхода замолчать.
– Тебе стоило бы знать свое место, дорогуша, – рыкнул мистер Грант.
– Я вам не дорогуша, и это расизм – называть людей «негритятами». Вам бы понравилось, если бы про вас спрашивали, «а где тот уродливый жирдяй с прыщами»?
Мистер Грант развернулся и направился к следующему пациенту.
– А теперь, если прислушаться, – сказал Клайв, хирург, к которому была приписана Руби, катя тележку с картами, – мы услышим звук смыва, с которым карьера Руби только что уплыла в унитаз.
Но Руби плевать на него хотела. Вот почему она – мой друг.
Четверг, 28 августа
Повторное
– Вижу, вы так и не набрались сил бросить и перестать себя убивать, – словно из воздуха раздался пронзительный голос.
Я обернулся и увидел эту поборницу здорового образа жизни прямо перед собой. Вздрогнул и сказал:
– Вы меня напугали.
– Испугаетесь еще больше, когда обнаружите, что заработали рак легких и вас ожидает медленная мучительная смерть, – безапелляционно ответила она.
Без Руби я уже не чувствовал себя так уверенно.
– Хм… понимаете, я собираюсь бросить. Как только отработаю год, – забормотал я в надежде, что она оставит меня в покое.
Ноздри у нее дрогнули.
– Помните, я присматриваю за вами и за той, второй, с которой вы сюда приходите, чтобы себя убивать, – продолжила она.
– Руби. Ее зовут Руби, – выпалил я, поддавшись оруэлловскому предательскому импульсу. Упоминать о том, что именно я подсадил Руби на сигареты еще на первом курсе, почему-то показалось мне не особо уместным.
– Очень надеюсь, что больше вас здесь не увижу.
Я выдохнул дым, а вместе с ним, словно по волшебству, развеялась и она.
Пятница, 29 августа
Сочетание изматывающей усталости и постоянной тревоги о том, что ты, в худшем случае, ненароком убил кого-то из пациентов, а в лучшем – не сделал чего-то важного, нарушив весь график операций на следующий день, уже дает о себе знать. Кажется, мозг должен бы радоваться той малой доле отдыха, что ему достается. Однако вместо того, чтобы погрузиться в старый добрый беспробудный сон, он начинает демонстрировать неприятную тенденцию, которую отмечают у себя и другие интерны – каждый день нам снится работа. На это никак нельзя повлиять. Сон – единственное наше время, свободное от работы, так почему же мозг позволяет ей проникать даже сюда? Мне снится, что я бегу по бесконечным коридорам, пейджер разрывается от звонков, а медсестры со всех сторон задают мне вопросы, которых я не понимаю и на которые не знаю ответа.
Я просыпаюсь, понимаю, что это был сон, но тут же иду на работу и понимаю, что снова оказался в том же самом сне.
Суббота, 30 августа
Мое первое дежурство в выходные. Суббота в больнице – кошмарный день. Ты пропускаешь уикенд, когда остальные отдыхают и развлекаются, торчишь в отделении скорой помощи, зашивая раны и наблюдая, как ситуация постепенно выходит из-под контроля. К счастью, будучи интерном, мне редко приходится иметь дело с безмозглыми идиотами, составляющими большинство тамошних пациентов по ночам субботы и воскресенья. Однако даже проходить по коридору мимо этих придурков, в большинстве получивших свои травмы под действием алкоголя, и то нелегко. Постоянный персонал скорой помощи вообще ничем не удивишь. Они все уже видели, слышали и проходили до этого много раз. Уверен, случись на планете ядерная катастрофа, выживут только тараканы и работники скорой.