Дождаться утра
Шрифт:
Когда я прекращал копать землю, он кричал мне в погреб рассерженно:
— Ты ищи, ищи! Рюкзак, зеленый такой, мешочком.
— А ты точно помнишь, что он прятал?
— Точно, точно!
Но поиски были напрасны. Рюкзак, видно, вытащили собаки. Они здесь всю весну, как волки, целыми стаями шлялись.
— Знаешь, — начал я, немного успокоившись, — когда наш блиндаж был разбит и мы перебирались к соседям, я закопал в своем дворе восемь килограммов сала. Завернуто оно было в мешковину. И всего-то на одну ночь закапывал, а вышло навсегда. Три дня потом
Гриша бросил ковыряться в своей рации и испытующе посмотрел на меня.
— Так что же с салом-то? Может, сейчас поискать?
— Ищи ветра в поле! Я когда этих собак весной увидел, так меня сразу точно обожгло: вот кто мое сало украл! Они. И больше некому.
Мне было не до Гришиных шуток. Целых полгода загадка исчезновения сала не давала всей нашей семье покоя. «Если экономно зажаривать похлебку или заправлять кашу, так это же на всю зиму…» — говорила мать и резала меня без ножа этими словами.
Чем больше проходило времени и чем лютее нас мучил голод, тем сильнее укреплялась в нас эта мысль: лежит оно где-то там! Как только окончились бои в городе, мы с братом сразу двинули искать его. Наивные мальчишки! Разве можно было что-либо здесь найти? Еле опознали наш двор. Дом не только сгорел, от него даже фундамента не осталось. Уже когда мы ушли из поселка, рядом ахнула не меньше чем на полтонны бомба, и она все перевернула вокруг. Рухнули стены кирпичного здания, завалило двор. Камни много раз перебрасывало с места на место взрывами снарядов и тяжелых мин, и теперь невозможно определить, где чей двор.
Мы постояли с Серегой перед этими припорошенными снегом завалами кирпича, земли и обломков рухнувших балок и побрели назад. Ходили тогда только по тропкам, где были выставлены обозначения: «Разминировано». Но что для нас, мальчишек, это значит! Взяли и свернули в развалины. Не возвращаться же домой с пустыми руками, когда везде валяется столько барахла!
Нам тогда не повезло. В первой же развалине дома мы напоролись на немцев. В комнате, где рухнуло две стены и каким-то чудом уцелел потолок, сидели двое закутанных в одеяла (они покрылись ими, как женщины платками) и пили нашу водку. Сидели на корточках, прислонившись к стене, а перед ними на полу стояла поллитровка. Бутылка чуть-чуть недопита.
Мы остолбенели, а они как сидели, так и не шелохнулись. И тогда я понял, что они мертвые, пили нашу водку и замерзли. Оружия рядом с ними не было. Может, кто-то уже взял, а может, сами бросили перед тем, как забраться сюда. Лица черные, заросшие щетиной, глаза у одного из них полуоткрыты.
К тому времени мы с братом видели уже столько мертвых, что испугать нас могли только живые. Поэтому, как только мы разобрались, что к чему, страх наш пропал. Но и желание бродить по развалинам пропало. Выбрались на тропинку с надписями «Разминировано» и побрели домой.
Гриша смотрел на меня с каким-то рассеянным любопытством.
Гриша сегодня какой-то странный. Он говорил со мной, спрашивал, отвечал на вопросы, даже улыбался, но его не было здесь. Что-то с ним стряслось там, у того изуродованного взрывом танка КВ.
Ребята уже все приготовили для обеда. Расстелили на траве плащ-палатку. На ней стояли три алюминиевые миски и мой румынский котелок. Здесь же — большой пучок зеленого лука, горка огурцов, петрушка, укроп. Зелень, конечно, была баловством — разве ею насытишься?
Славка суетился у костра. Отвернув лицо от огня, он помешивал в ведре ивовым прутиком. К прутику была привязана ложка. Время от времени он вынимал ее, подносил близко к лицу и, пристально посмотрев на ложку, быстро опускал в ведро. Такое мог выдержать только Славка. Он был сильным человеком, и я завидовал ему. Вон Шурка уже дважды плаксиво взывал:
— Братцы, давайте начнем! — И он разводил руками над приготовленной им зеленью. — Ну давайте, нет моего терпения… Давайте, братцы, а там и каша подоспеет.
А Славка спокойно помешивал своим прутиком в ведре, потом неторопливо подносил его к себе, дул на кашу, словно собирался отправить ложку в рот, но тут же бросал ее в ведро.
…Какое же это блаженство — черпать душистую, обжигающую кашу, заедать ее сочным, хрустящим огурцом и круто посоленным зеленым луком! Первые минуты ели молча, как коты, пофыркивая и причмокивая. Потом, когда первый приступ голода прошел, мы были уже в состоянии оторвать свои головы от мисок. И нетерпеливый Шурка обрел способность говорить.
— Ну что, служивый, нашел свою ногу? — спросил он у Гриши.
Тот молча улыбнулся и, задержав на мгновенье ложку перед собой, одобрительно кивнул: давай, мол, трави!
— А ведь по-хорошему там, где посеял одну, должно вырасти две, — продолжал Шурка. — Хотя, впрочем, зачем три ноги, когда тебя и на одной не догнать. Ты же нас всех сегодня запалил. Я за тобой вприпрыжку бежал.
Гриша захохотал. Теперь мы могли слышать Шуркин треп. Он помогал нам растянуть удовольствие от еды. Можно было черпать кашу только на кончик ложки и все время ощущать во рту ее вкус. Жалко только, что каша катастрофически уменьшалась. Я всякий раз черпал ложкой все меньше и меньше, но уже видно было дно котелка. Не тот темп взял вначале. Всегда так! А вот Славка умеет растянуть. Он слушает болтовню Шурки с легкой ухмылкой и не спеша ест.
Когда с едой было покончено, Гриша достал из кармана брюк коробку с табаком, и сразу рядом с ним оказались Шурка и Славка.
— После сытного обеда, по закону Архимеда, — отрывая квадратик газеты, весело говорил Шурка, — надо закурить.
— Ты куда гребешь? — шутливо оттолкнул его Славка и сам запустил пятерню в коробку с табаком.
Гриша насмешливо посмотрел на ребят, затем сам, оторвав клочок газеты, ловко свернул цигарку. В два прыжка оказавшись у затухающего костра, он выхватил уголек и, подбрасывая его на ладони, прикурил.