Дождаться утра
Шрифт:
Гриша умолк, наткнувшись на запретную для себя тему.
Присмирев, мы ждали конца Гришиного рассказа о трагедии экипажа КВ.
И вот что он рассказал. Десятого января сорок третьего года, после того как наши войска перешли в последнее наступление, чтобы расчленить немецкую группировку надвое, экипаж этого танка прикрывал наступление. Огонь у него страшный. Пушка и два пулемета сметают все. Остановить этот танк почти невозможно. Только если в гусеницу снаряд угодит, а так и бронебойный не берет.
Проскочили ребята по передним траншеям и влетели
— Вы видели, где этот танк лежит? — спросил Гриша и тут же сам ответил: — Можете себе представить, что здесь творилось, когда эта махина на полном газу, стреляя из пушки и поливая из пулеметов, неслась по лощине… И может быть, они и проскочили бы, да что-то случилось с мотором. На выходе из лощины танк завис. Это хорошо видели с других наших танков…
И вот тогда влепили ему бронебойным в брюхо… Смерть у ребят была легкая, сразу взорвался весь боезапас. Его, конечно, не смогли еще израсходовать. Этот страшный взрыв и швырнул танк на дно оврага, а потом уже он горел…
Отец и сын
— Знаешь, весь химический уклон нашей школы держится на Татьяне, — выпалил Андрей. — Если уйдет — вся наша специализация полетит.
— А что, собирается уйти? — спросила Юля.
— Знаешь, как сегодня раскричалась! Говорит: «Брошу вас, уйду!» — надоели мы ей.
— И что, тогда уклона не будет? — опять спросила Юля.
Андрей захохотал. Засмеялась и Юля. Но тут же умолкла, потому что не поняла, над кем смеется Андрей.
Мне не часто случается быть свидетелем разговора детей — слушать их интересно. У Андрея хорошее настроение. Он только что пришел из школы. Сегодня суббота, и мы всей семьей сидим на кухне, обедаем. Юля пришла на час раньше. Она, оказывается, опять нарушила нашу семейную конвенцию. Потратила свои двадцать копеек, какие получает ежедневно на школьный завтрак, не в школьном буфете, а после занятий. По пути домой зашла в булочную, купила калорийку и съела ее. А теперь вот сидит за столом и лениво ковыряет вилкой в тарелке.
— Почему не завтракала в школе?
— Ага, там в буфете тысяча и одна ночь.
— Тогда бери завтрак из дому.
— Ага, никто не берет, а я буду…
— А ты будешь.
— Не буду…
— С завтрашнего дня встаете оба в семь часов, делаете зарядку, принимаете душ. За час нагуляете аппетит и будете завтракать как миленькие.
— Завтра воскресенье.
— Все равно в семь. Надо привыкать.
— Да, у вас два выходных, а нам нельзя и один раз поспать…
— Нельзя. Ты нарушаешь уговор. Мы же договорились — не сумела позавтракать в школе, после уроков, будь добра, иди домой. Почему ты заходишь в булочную?
— Я нечаянно. Девчонки зашли… — Глаза расширились, смотрят растерянно: видно, и сама не знает,
Время от времени в нашей семье вспыхивают такие крутые разговоры. После них мы начинаем реализовать все ту же «программу нашего физического совершенствования».
Неделю-две все идет хорошо. Враг ребят — будильник — трещит ровно в семь. Если позволяет погода, выходим во двор на зарядку, бегаем по аллее. Благо в нашем районе сейчас бегают многие. Всю это «секту» малых и старых бегунов Андрей назвал «Никто не хотел умирать», и это насмешливое прозвище пристало к нам.
Возвращаемся с улицы возбужденные, хохочущие — главное, у всех к восьми часам появляется аппетит, чему не нарадуется бабушка. Труднее вечером. Но и тут мы стараемся выдержать характер. Юлю отправляем спать в 22.00, Андрея в 23.00, а сами ложимся в 24.00. Так идет до тех пор, пока какое-либо обстоятельство не выбивает нас из колеи. Это или моя командировка, или болезнь кого-либо из нас (грипп, катар верхних дыхательных путей и т. д.), поздние гости.
— Ты уж сегодня не буди, — шепчет мне утром мать, — вы вчера сидели, и они не спали, лежали, уши навострив. Хоть Юлечку не буди, а то будет как вареная весь день.
Андрей без конца подшучивает над Юлей, рассказывает ей всякие небылицы, а она мечет свои глазенки то на меня, то на бабушку, молча спрашивая: «Правда?»
Мы улыбаемся, и испуг сходит с лица. Но Андрей начинает новую историю, и мы уже сами не поймем, говорит он правду или фантазирует.
Недавно он стал убеждать Юлю, что она не наша дочь, что мы взяли ее из детдома, когда ей не было и года. Вначале она воспринимала его рассказ как очередную небылицу и смеялась. Но он все больше вдохновлялся от своего вранья и выкладывал факт за фактом.
— Ты знаешь, что родилась в рабочем поселке «Уралмаша»?
— Знаю…
— А потом, через год мы переехали в центр Свердловска.
— Да…
— А еще через четыре года мы уехали совсем из этого города.
— Ну и что? — уже с тревогой спрашивает Юля.
— А ничего, — как можно равнодушнее отвечает Андрей. — Соображать надо. Зачем родители кочуют все время.
— Зачем?..
Наивность сестры обезоруживает Андрея. Он готов расхохотаться, но ведет игру дальше.
— Я знаю фамилию твоих родителей, — понизив до шепота голос, говорит он.
Юля присмирела, уже больше не возражает Андрею, а лишь тихо спрашивает:
— Кто они?
Андрей называет фамилию наших знакомых из Свердловска:
— Лагуновы… Вот.
Потрясенная этим открытием, Юля уходит в свою комнату. Она не раз слышала эту фамилию и начинает перебирать в своей зыбкой памяти всех наших знакомых из Свердловска. Когда уезжали с Урала, ей было шесть, она многое помнит. Так кто же Лагуновы? Тетя Зина? Тетя Зоя? А может, те, что приходили с мальчиком?
Андрей уже убежал на улицу, и спросить не у кого. Дома бабушка, но она плохо знает наших уральских знакомых. Всплакнув над своей горькой судьбой, Юля идет к ней и начинает расспрашивать о Лагуновых.