Дождик в крапинку
Шрифт:
— Выходи, подыши воздухом. Укачало тебя.
Юлька, побледневшая и осунувшаяся, выползла наружу. Шофер достал сигарету, вставил в желтый прозрачный мундштук и тоже вылез.
— Как это укачало? — спросил у него Антон. Такого слова он не знал.
— Морская болезнь…
— Говорил тебе — не надо девчонок брать, — вставил Борис.
— А что ты почувствовала? — стал допытываться у Юльки Антон.
— Затошнило.
Шофер зажег папиросу, затянулся и тягуче сплюнул на тротуар. Антон с огорчением посмотрел на него. Такое мужественное
Обратно едва тащились, чтоб Юльку снова не растрясло. Прикатили, когда начало темнеть.
— Ну, понравилось? В следующий раз поедешь? — спросила гостья.
— Что надо сказать? — опять неуместно, будто он сам не знал, напомнила мама.
— Спасибо большое.
— Не за что. А чего тебе в следующий раз принести? Принести цветные карандаши? — не отпускала Антона женщина.
— А вы можете достать леденцы на палочке? — отважился он.
— Петушков, что ли?
— Нет, круглые. С цветочками. Только их в продаже не бывает, — но инерции договорил он и пожалел, потому что последним замечанием открыл всю сложность и, следовательно, обременительность просьбы.
— Не обещаю, но постараюсь, — сказала женщина.
На ужин мама пожарила оладьи. Пока он ел, сворачивала и разворачивала рулончик материала, который оставила заказчица в черном.
— Антон, посмотри, какой красивый… Как играет…
Антон не видел ничего особенного. Материал как материал. Темно-синий, в белую полоску. Похож на тот, из которого дедушкин костюм.
— Эх, ничего не понимаешь. Смотри, как искрится. Сшить бы себе такое платье…
Перед сном он зашел пожелать спокойной ночи бабе Лене и дедушке с бабушкой. Баба Таня перед зеркалом распускала волосы на ночь. Дедушка читал с лупой, но отложил книгу.
— Поди-ка сюда, — и легонько хлопнул ладонью по парусиновому диванному покрывалу. Вмятинкой обозначилось место, где Антон обычно сидел.
Над диваном хмурились на портретах писатели и композиторы. Дедушка о них много рассказывал, но Антон все равно путал, кто где. Поелозив, как всегда, устроился так, чтоб пружины не подпирали.
— Ты что же, на автомобиле катался? — спросил дедушка. — И долго? Каков был ваш маршрут?
— На стадионе были, — затараторил Антон. — И вдоль реки проезжали.
— Поездка не очень утомила тебя?
Всегда дедушка находил такие вот обороты. Нет чтобы просто сказать: «Ты не устал?..» А еще Антона удивила холодность, неодобрение, которые прозвучали в вопросе. Это навело на мысль: дедушке его восторженность неприятна. Быть может, дедушка обиделся, что Антон не пригласил покататься его с бабой Таней? Ребят позвал, а о дедушке с бабушкой забыл…
— Да в общем-то не очень интересно, — пошел он на попятный, стремясь утешить дедушку, а заодно вызвать его сочувствие.
— И укачало меня, — прибавил для пущей убедительности.
Дедушка воспринял слово спокойно, оно было ему известно.
— А
— Нам только устные задавали, — сказал Антон, но вспомнил улыбку Антонины Ивановны и ощутил неприятное томление в груди — как если бы его уже вызвали к доске.
— А разве устные учить не надо? Есть люди, которые работе, учебе предпочитают всякого рода развлечения, — заговорила бабушка. — Такие люди не заслуживают уважения. Вспомни, какая на этот случай есть пословица?
— Делу — время, потехе — час, — сразу ответил он.
— Вот, правильно.
— Иди и на досуге подумай о том, что ты сейчас слышал, — сказал дедушка.
Мама уже постелила ему. На постели, приготовленное ею для него, лежало полотенце.
Антон умылся, собрал портфель.
Перед тем как лечь, громко и с выражением прочитал отрывок, заданный для пересказа.
ПОНЕДЕЛЬНИК
Опять погода была пасмурная, серое небо и ветер. Ночью прошел дождь, на мостовой и тротуарах лужи.
Впереди Антон заметил Пашку Михеева, окликнул его.
Пашка остановился. Поджидая, носком ботинка ковырял каменную окантовку тротуара. Брючки и рукава кителя коротки, из формы он вырос уже в прошлом году, а новой ему не купили. Иногда он надевал другие, черные брюки, ношенные старшим братом, но те, наоборот, сидели мешком.
— Здорово, — Пашка протянул руку.
Антон немного стеснялся этого взрослого приветствия. У Пашки же оно получалось очень естественным, солидным. А с виду цыпленок, весной таких смешных, на расставленных ножках, продавали в зоомагазине. И не скажешь, что в классе Пашка по силе на втором месте после Миронова.
Под взглядом Пашкиных каре-зеленых глаз — стынущим, почти неподвижным — Антон начинал чувствовать себя неуютно.
— Ну, чем занимался?.. — Пашка выдержал паузу и продолжал: — В выходной? — Слово это он произнес как-то иронически-насмешливо.
Антон поспешил улыбнуться. И Пашка осклабился, но остался невозмутим, так что приходилось гадать: была ирония или почудилась?
— Я на машине катался, — сказал Антон.
— Ну да? — Пашка вперился в Антона и вместе с ним шагнул слишком широко, споткнулся, чуть не упал. — Черт! Ой, опять это слово! — Ладошкой ударил себя по губам.
— Ага. К маме пришла знакомая…
Антон избегал открывать подробности маминой работы: скажи вместо знакомой «клиентка» или «заказчица» — прозвучит совершенно иначе.
— Ну?
— И на ее «Победе»… Недолго…
Антон специально скомкал рассказ. В памяти всплыл утренний визит другой гостьи. Может быть, Антонина Ивановна и к Михееву заходила?
— А ты чего делал? — спросил он.
— Дом тут рядом ломают. Ходил смотреть.
Даже если темнил, настаивать смысла не имело. Антон знал Михеева. Или ничего не скроет, все выложит, или замкнется — слова клещами не вытянешь. Без толку выпытывать.