Доживем до понедельника
Шрифт:
– Батищев, go out! Я вам не девушка!
– выпалила Наталья Сергеевна под хохот мужской половины класса.
– Ну все равно - женщина, я извиняюсь, - широко улыбаясь, продолжал Костя.
– И вдруг - Аракчеев в юбке.
– Думайте что хотите, но там, за дверью… Ве quick! 4) В знак протеста мальчишки застучали ногами, загудели… У двери Костя посулил сострадательным тоном:
– Так вы скоро одна останетесь…
– Пожалуйста. Я никого не держу!
– окончательно сорвалась
Поднялся и пошел к двери Михейцев. И его сосед. И в солидарном молчании поднялось полкласса… а затем и весь класс. Уходя, Генка сказал:
– "И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове…"
…Потемнело в глазах Натальи Сергеевны. Только слух различал, как еще одна группа встает, еще ряд пустеет… Когда она открыла глаза, в классе сидела только одна перепуганная толстая Черевичкина. Ужаснулась Наташа и снова закрыла глаза.
Уроки кончились, школа работала в тот год в одну смену. Жизнь, правда, превращала эту одну - минимум в полторы. Вот гнется над тетрадками "словесница" Светлана Михайловна, гуляет по страницам ее толстый синий карандаш. И это, считайте, покой еще, почти досуг… Вот она подняла голову, недоуменно прислушалась: музыка… Прекрасная и печальная музыка, совсем необычная для этих стен.
Светлана Михайловна заложила тетрадку карандашом и встала, любопытство повело ее наверх, в актовый зал… Она тихонько входит. В зале свет не горит и пусто. Нужно сперва освоиться с полумраком, чтобы увидеть: на сцене у рояля сидит Мельников и играет пустым стульям. При чахлом свете заоконного фонаря ему клавиатуры не видно наверняка, - и не надо, выходит? Пальцы его сами знают все наизусть?
– Так вот кто этот таинственный романтик!
– бархатисто засмеялась Светлана Михайловна.
Мельников вздрогнул, убрал руки с клавиш.
– Да нет, вы играйте, играйте, я с удовольствием вас послушаю. Я только мрака не люблю, я включу?
– И зажглись все плафоны.
– Вот! Совсем другое настроение… Это вы играли какую вещь?
Мельников вздохнул, но ответил:
– "Одинокий путешественник" Грига.
Помолчали.
– Да… - теперь уже вздохнула Светлана Михайловна.
– Настоящую музыку понимают немногие…
Она сделала паузу, ожидая, что он подхватит ее мысль, но Мельников молчал, только пальцы его изредка задевали клавиши… Продолжить пришлось самой Светлане Михайловне:
– Я всегда твержу: нельзя нам замыкаться в скорлупе предмета. Надо брать шире, верно? Черпать и рядом и подальше, и где только возможно! Всесторонне. И тогда личная жизнь у многих могла бы быть богаче… Если подумать хорошенько.
Мельников согласился вежливо:
– Если подумать - конечно.
– А кстати: почему вы не спешите домой? Не тянет?
Вопрос был задан значительно, но Мельников
– Дождь.
– Дождь?
– переспросила она недоверчиво.
– Ну да, конечно.
Разговор клеился плохо.
– "В нашем городе дождь…" - негромко пропела Светлана Михайловна, умудренно, с печальной лаской глядя на Мельникова.
– "Он идет днем и ночью…"
Одним пальцем он подыграл ей мелодию.
– "Слов моих ты не ждешь… Ла-ла-ла-ла…"
Вдруг все плафоны погасли. Мимо застекленной двери, за которой оставался последний из нормальных источников света, прошла нянечка с ведром. Возможно, это был с ее стороны намек: закругляйтесь, мол, с вашей лирикой…
– Я ведь пела когда-то, - поспешила заговорить Светлана Михайловна.
– Было такое хобби! Когда я еще в Пензе работала, меня там, представьте, для областного радио записывали: "Забытые романсы"… И четырежды дали в эфир! Где-то и теперь та бобина пылится.
– Вот бы послушать, - сказал Мельников.
– Вы, правда, хотите?
– встрепенулась Светлана Михайловна.
– А что? Допустим, на большой перемене? Школьный радиоузел не балует же нас ничем человеческим - а тут всех разом приобщил бы к романсам! Питательно же!
Это он пошутил? Холодновато как-то. А может, и едко. Впрочем, она перестала понимать все его шуточки - безобидные они или обидные? Вот и сейчас, не разобрав толком, ужалил он ее или ободрить хотел, - потускнела Светлана Михайловна, сникла. От самой головоломки этой. Затем, преодолев минутную слабость, потребовала:
– Дайте мне сигарету.
Мельников дал сигарету, дал прикурить и спустился в зал. Сел там на один из стульев. теперь они были разделены значительным пространством.
Светлана Михайловна жадно затянулась и затем спокойно через весь зал сказала:
– Зря злитесь, зря расстраиваетесь… И зря играете "Одинокого пешехода".
– Путешественника, - поправил он. И зачем-то перевел на английский: - "Alone traveller".
– Вот-вот, - подхватила Светлана Михайловна.
– Ничего ей не будет. Ее простят - и дирекция, и вы в первую очередь. Она же девочка, только начинает. Это мы с вами ничего не можем себе простить и позволить…
Закрыв глаза, Мельников откинулся на спинку стула.
Шумел за окнами дождь.
Светлана Михайловна подошла к Мельникову.
– Что с вами?
– спросила она, страстно желая понять.
– Почему вы стали таким?
– Каким?
– Мельников спросил, не открывая глаз.
– Другим!
Он вдруг подмигнул ей и прочитал:
– Не властны мы в самих себе,
И в молодые наши леты
Даем поспешные обеты,
Смешные, может быть,
Всевидящей судьбе.
Как просто сказано, обратите внимание… как спокойно… И - навсегда.
– Еще бы, - осторожно поддержала Светлана Михайловна.
– Классик.