Драгоценность черного дракона
Шрифт:
Когда у тебя есть только «должен» и «надо» в сердце что-то ломается. Завидуешь тем, кто смог оборвать канат долга…
Из личных дневников наследника Сайнара
Как много стоит корона? На что человек способен ради её удержания? На что вообще способны люди ради того, чтобы красиво и богато жить, наслаждаться богатством и положением? Преклонением?! Ответ так горек и прост. На все. Люди такие твари, что будут рвать зубами горло своему ближнему, лишь бы только дорваться. До трона. До управления страной — а, вернее, казной и ресурсами. О стране способен думать лишь тот, для кого
Это Сайнар усвоил твердо за последние лет пятнадцать. С тех пор, как отец в день его первого совершеннолетия — а тогда старшему ис-ирру было лишь тринадцать лет, заблокировал его магический дар лишь потому, что тот, по мнению сведущих, был темным даром. Более того, даром некромантов, проклятых тварей, предателей людского рода и последователей сумасшедших альконов… Он понял, что могут предавать даже самые близкие. Ради собственной выгоды. Ради того, чтобы о них не подумали плохо. Ради того, чтобы они могли удержаться у власти. Конечно, калечный ирр теперь под подозрением, как такому трон-то доверить? А если он освободит проклятых? Признаться, Сайнар никогда не был так близок к тому, чтобы попробовать это сделать. Останавливало лишь одно. В отличие от отца и придворной шушеры он не питал никаких иллюзий относительно покорности альконов. Да, кое-кого — самых молодых — удалось в свое время сломать. Кто-то даже наложил на себя руки. Но те, кто остался… о, нет, те смотрели зверями. Самой большой глупостью было держать их так близко к дворцу, но все словно ослепли и уверовали в свою неуязвимость.
А между тем лиловоглазая тварь Амондо уже все продумал. Сайнар часто ловил его задумчиво-оценивающие взгляды, и только не понимал — чего тот ждет? Знака свыше? Смерти правителя? Он был уверен — тот может в любой момент вырваться из-под удавки. Но, видимо, всех вытащить он ещё не мог. Что ж, в отличие от людей альконы друг за друга держались.
Молодой мужчина прикрыл глаза, прикусывая губы. Дар жег, терзал его изнутри, не находя выхода, не давая покоя. За эти годы он стал собственной тенью. Костяшки пальцев ударились об стол, он зашипел бессильно сквозь стиснутые зубы. В темной глади зеркала отражался бледный невысокий человек лет тридцати на вид. Худой, со слишком резкими чертами лица, острыми скулами и узковатыми черными глазами. Иногда казалось, что зрачок словно расплывается, уступая место тьме, но… Лучше бы это было так. Лучше бы. Ис-ирр медленно задрал рукава, смотря на черные нити вен. Сколько ему ещё осталось, с активным, но запертым даром? Не иначе сама Смерть держит.
В четырех стенах он скоро совсем взвоет — но и смотреть на придворную шайку лизоблюдов, которые брату и сестре ноги лижут — тоже никаких сил нет.
Однако, любимое место оказалось занято. Здесь уже кто-то сидел — прямо на парапете, совершенно не боясь высоты и болтая в воздухе ногами. Тонкий, сухощавый и гибкий. Длинная белая коса змеей вилась по полу. Алькон. Помянешь, вот и…
Сидящий обернулся — и Сай с трудом удержал вскрик. Одного глаза у этого алькона, кажется, не было, а лицо — как гротескная маска, покрыто шрамами. Чтобы такое осталось с их сумасшедшей регенерацией… Что-то он слышал про этого алькона, не мог не слышать. А тот вдруг легко подхватился, соскочил назад, на балкон, и как-то слитно, разом, одним
– Вы так грустны, бедный маленький нэкро.
Сай вздрогнул, как от пощечины. Откуда он знает?! Как? Почему?!
Наверное, алькона позабавил его взгляд в этот момент. По тонким бледным губам мелькнула неожиданно улыбка. Или её подобие?
— Откуда знаю? Я просто чувствую, — он коснулся своей груди напротив сердца, — вот здесь, солнечный мальчик.
Да, это было забавно. Некромант с волосами цвета пшеничного золота. Он мог бы быть первым красавцем. Дамским угодником. Но теперь даже сколько-нибудь симпатичным не был — магия все выпила. Только эти пресловутые волосы — толстая косища — и остались.
И тут алькон коснулся его — провел пальцами по щеке, сжал запястье, словно пытаясь что-то ощутить.
– Твой дар силен, нэкро. Ты знаешь, как мало жизни от тебя уже осталось?
Хотелось ударить. Как ни готовься, а к смерти приготовиться невозможно.
– Я много чего знаю, алькон. Тебе ли рассуждать о моей смерти?
– Не мне, — он согласился странно легко, — каждому Мать Смерть назначила свой час, раньше него не уйдем, так есть ли смысл бояться? Это лишь начало пути к дому…
И в этот самый момент, когда губы разъехались в безумной улыбке, Сайнар его вспомнил.
– Дьергрэ. Безумный Палач…
Тело продрало холодом. Он не знал, отчего этот алькон стал таким, но только его иногда боялись даже больше, чем Амондо. Во много раз больше. Тот был разумен, а, значит, хоть немного, но предсказуем. А что можно взять с безумца, одержимого местью? Его бы давно добили — да решили все-таки придержать на крайний случай для грязной работы.
Сайнар видел его раньше, мельком, но так близко — никогда.
А безумец светло улыбался, глядя на него разноцветными глазами. Померещилось — второй все-таки был, но его пересекал очередной шрам. Он может убить его одним касанием, но… не будет ли этой свободой от бесконечных мучений?
– Нет. Я не стану убивать тебя, ис-ирр, — лицо нелюдя было близко, очень близко. Но каждое его прикосновение вместо холода дарило покой, — наши силы родственны, — тот резко отстранился, ушел в сторону, чуть кривясь, — я не буду брать камень на душу, Мать этого не одобрит.
Странно, сейчас он не кажется безумным. Сай до боли стиснул руки, чувствуя, как выступает на ладонях кровь. Алькон повел носом, как настоящий хищник, напружинился.
– А хочеш-шшшь свободы, юный нэкро? Хочешь свою силу? Хочешшш-шь?
Последнее прошипели почти в лицо. Пять зрачков в чужих глазах танцевали какой-то свой, дикий танец.
– Мне страшно представить, какую цену вы запросите за такую услугу, Драгоценнейший.
Тот вскинулся. И мелькнуло что-то на дне безумных глаз… благодарность? Признательность? Уважение?
— Услуга за услугу, нэкро. Ты уже наш, пойми. Мать ждет тебя. Тебе только осталось к ней дойти.
– У меня есть своя семья, знаешь ли. Что мне прикажешь с ней делать?
Темный, страшный взгляд. Так скалится смертельно раненный хищник, на дне чужих зрачков. И изнутри что-то откликается, поскуливая, рыча. И в какой-то момент он ловит себя на том, что смотрит уже не в глаза человека, не в глаза алькона — в глаза дракона, вертикальный зрачок которого подрагивает от сдерживаемых чувств.