Дракон и роза
Шрифт:
К ее удивлению Генрих вопросительно посмотрел на Элизабет. Она закусила губы, но кивком дала ей разрешение.
– Это не может скрываться. Мадам, не злитесь на меня. Я умру от стыда.
– Чушь, Элизабет. Почему я должна злиться на тебя из-за поступков твоей матери? – Но после того, как она прочитала письмо, глаза ее похолодели. – Что ты собираешься делать, Генрих?
– О, я должен избавиться от нее. Пока она на свободе, у нее слишком много возможностей навредить, а я устал от укусов этой осы.
– Генрих, ведь ты не… убьешь ее? – выдохнула
– Женщину? Нет. Я лишу ее всего, раздену догола так, что она не сможет больше покупать шпионов и поддерживать мятежников, и я брошу ее в монастырь, где о ней станут хорошо заботиться и хорошо охранять. Это не слишком жестоко, Элизабет?
– Нет, мой повелитель. Ты всегда добр. Что ты собираешься делать со мной?
– Я попрошу тебя прийти в себя, дорогая, и верить, что я настолько нуждаюсь в твоем обществе, что закрою глаза на все, за исключением кинжала между ребер.
– Это не смешно, Генрих! – резко заметила Маргрит, но ей было бы нужно скрыть свой упрек, потому что на бледных губах Элизабет появилась слабая улыбка, и она протянула мужу руку, а он доброжелательно взял ее.
– Когда я вижу твои ребра, Гарри, – сказала она, – то именно я ожидаю быть пронзенной.
– Элизабет! Как не стыдно! Ты развратишь мою невинную мать, – сказал Генрих, прикидываясь изумленным.
– Почему же, – возразила она, пытаясь поддерживать шутливый тон в то время, как ее губы дрожали, – что я могла иметь в виду кроме того, что ты слишком худой.
– Попытайся не мучить себя, Бесс, – Генрих наклонился поцеловать ее. – А теперь я должен идти.
Забрав из рук матери пачку писем и бросив на нее многозначительный взгляд, Генрих удалился. Элизабет держала себя в руках, пока за ним не закрылась дверь, а затем закрыла руками рот и начала рыдать. Маргрит встала и подошла к ней, но вид застывшего лица свекрови не принес утешения. Элизабет упала на колени и прижалась лицом к платью Маргрит.
– Я не знала, – рыдала она, – не знала.
– Держи себя в руках, Элизабет. С минуты на минуту сюда придут твои дамы. Ты же не хочешь, чтобы весь мир подумал, что тебя обвинили, и ты виновата? Неужели Генрих заслужил это?
– Заслужил? Он заслуживает быть причисленным к лику святых за свое терпение, – с истеричным смехом ответила Элизабет. – Кто, кроме него, не будет думать, что я виновна? Вы так думаете? После того, как эти новости распространятся, кто только не отвернется от меня – прокаженная. Я буду оплевана, как Изабелла, которая подготовила убийство своего мужа и приняла его убийцу в свою постель.
– Если Генрих вступится за тебя, этого не случится. – Маргрит подняла Элизабет на ноги и машинально похлопала ее по плечу. – Ты должна хотя бы стремиться заслужить его преданность. И не мучь себя. У Генриха достаточно проблем и не нужно добавлять к ним свои фантазии.
Но новости так и не получили широкого распространения не из личных соображений, а скорее из политических, которые диктовали хранить эту тайну как можно
Пожилые женщины часто удаляются в монастырь не для того, чтобы постричься в монахини, а чтобы закончить свою жизнь в мире и покое. Это перемещение не введет в заблуждение никого, кто знал вдовствующую королеву, но это покажется естественным местному сквайру, который живет на своей земле и никогда не приходит ко двору.
А для Генриха мнение местного сквайра имело большое значение. Крупные магнаты были в поле его зрения и под его рукой. Генрих никогда не совершит ошибку Глостера, не доверится своим «сторонникам».
Он был склонен доверять менее важным людям, потому что не мог прямо присматривать за ними. Кроме того, во время последних размышлений Генрих понял, что именно местный сквайр нанес поражение Глостеру.
Если бы каждый человек ответил на призыв Ричарда встать под его знамя, то его армия превосходила бы армию Генриха не в два, а в десять раз, и решение Стэнли не имело бы значения. Если бы даже те, кто ответили на его призыв, сражались от всего сердца, а не сдавались в плен и убегали в начале сражения, то, возможно, решение Стэнли было бы другим.
Теперь им оставалось ждать. Генрих занимался правительственными делами, играл с детьми, выезжал с Элизабет. Помилование было оглашено, а Уорвик показан людям.
В конце февраля был нанесен первый удар. Линкольн бежал в Бургундию, открыто присоединившись к мятежникам. От торговцев, которые работали так же, как шпионы, Генриху стало известно, что сестра Эдварда IV, Маргарита Бургундская, признала лже-Уорвика и начала оказывать помощь мятежникам. На ее средства Линкольн и лорд Ловелл нанимали фламандских наемников.
В ответ на это Генрих собрал войска для охраны восточного побережья от вторжения из Фландрии. Как бы в насмешку над его черными страхами, в Англии наступила прекраснейшая весна. Король, тем не менее, был слеп к этой красоте, проезжая по стране, проверяя защитников и показываясь людям. Он скрывал страх в своих глазах, успокаивая и высмеивая тревогу остальных.
К счастью, его сторонники имели много причин, чтобы не падать духом, и им не нужно было слишком полагаться на его уверенность. Воины быстро отвечали на его приказы, и старательно выполняли свои обязанности. Многие из этих людей выполняли когда-то подобные обязанности для Глостера. Люди приветствовали Генриха, где бы он ни ехал. Но у самого Генриха не было приподнятого настроения, и напряжение владело им.