Дракон и роза
Шрифт:
– Да. Это правда. Я гожусь для одних дел и совсем не подхожу для других. Я хороша для того, чтобы воспитывать твоих детей, научить их любить и уважать Господа, просто рассказать, что такое хорошо и что такое плохо. Я не очень смелая, Гарри, я так боюсь сказать что-нибудь неправильно…
– Не давай конкретных обещаний и не отказывайся наотрез, и ты не сделаешь большой ошибки. Фокс будет с тобой.
– Это ведет к таким вещам, которые мне совсем не нравятся. Посол прислал мне перчатки, украшенные драгоценностями, за мою помощь. Гарри…
– И ты не отправила их обратно! – воскликнул Генрих,
– Конечно, нет… Я же не полная идиотка, хотя, если ты находишь меня такой, я не могу понять, почему ты ставишь меня в такую ситуацию. Что мне в этом не понравилось, так это то, что это был неофициальный подарок. Он чего-то хотел, но мне нечего было ему дать.
– Ему и всем остальным ты можешь дарить только свою очаровательную улыбку и заверения в том, что будешь при мне хорошо о них отзываться. И делай так, как считаешь нужным. Хотя это не имеет никакого значения. – Узкие глаза Генриха сузились еще больше при этих словах, но даже если Элизабет и обиделась, то не подала вида.
– Карты розданы, – добавил он, несколько смягчая те слова, которые должны были задеть ее, – и надо извлечь из этого пользу, а не действовать в соответствии со своими симпатиями и антипатиями.
Итак, хочет она этого или нет, Элизабет была вовлечена в международные интриги. Послы скоро перестали пытаться заинтересовать ее текущими делами, но оказывали ей личное внимание, а Генрих делал им мелкие пакости, улыбаясь по-особенному тем, с кем предварительно встречалась Элизабет. Ходили слухи, что на содействие Ее Величества во влиянии на мужа нельзя надеяться, но что она может убедить его относиться более благожелательно к тому, кто ей больше нравится.
К несчастью, это убеждение, все возрастающее среди послов, не пользовалось популярностью у йоркцев. Генрих не требовал реванша – пока. Но с каждым днем он становился все сильнее, с каждым днем он все больше забирал нити управления из рук правительства, лишая местных магнатов их власти. Власть короля все возрастала, сила местных владельцев все уменьшалась. Скоро никто не мог ослушаться приказа короля о сборе войска или не явиться ко двору для того, чтобы быть наказанным за свой проступок.
Разные дворцовые слухи способствовали этому. Перед тем как королева разрешилась от бремени, она с ужасом умоляла своего мужа не гневаться, если она родит не мальчика, а девочку. Король якобы ожидал, что она умрет при родах, и напугал ее почти до смерти. И когда королева металась в лихорадке после родов и к ней позвали мужа, она умоляла своих фрейлин не звать его больше, даже если ей будет очень плохо. Если Генрих угнетает свою жену, не будет ли он угнетать и их, если они равны по силе? Бедный граф Уорвик, законный наследник короны Эдварда, с ним, наверное, тоже дурно обращаются.
В новом году появились новые слухи. Лорд Ловелл сбежал и – чудо из чудес! – затеял побег Уорвик. Это доказывало, что Генрих не всемогущ, и его можно обмануть. Если даже могущественный Тауэр не смог удержать такого важного пленника, приближенные высказывали свое недовольство королем. Уорвик был спасен. Уорвик был в Ирландии, и люди, видевшие его в детстве, узнали его.
Сначала Генрих старался оградить Элизабет от всех этих слухов, но заставить замолчать
Элизабет отважно сопротивлялась и не поддавалась истерическому ужасу, но она стала такой бледной и худой, что Генрих сам отправился в Ричмонд и стал уговаривать Маргрит поддержать ее.
– Я отвезу ее в Шин, так будет меньше формальностей, но надо, чтобы кто-то был с ней рядом, мама.
– Ей нужен только ты, Генрих.
Захватывающее желание броситься на колени и плакать на руках у матери сковало язык Генриха. Он поднялся и вышел. Если бы только он мог довериться, рассказать о той сцене, которая стояла перед его глазами. Если бы только Маргрит поверила, она бы смогла успокоить Элизабет, а ее спокойствие было для него сейчас дороже, чем свое собственное.
– Я могу быть с ней совсем недолго, – сказал Генрих спокойно. – Но Элизабет находится не в лучших отношениях со своей мамой. Боюсь, я являюсь причиной их ссоры. И она не доверяет своим фрейлинам.
– Значит, пора сменить фрейлин.
– Господи, и так уже рассказывают сказки, что я слишком жесток с ней. Элизабет сойдет с ума, если ей не с кем будет поговорить и никто не сможет отогнать ее глупые страхи.
Маргрит перелистывала страницы Библии.
– Хорошо, – мягко сказала она, – я поеду в Шин.
ГЛАВА 19
Второго февраля король созвал совет в полном составе из сорока человек, чтобы обдумать свои действия в связи с растущим признанием лже-Уорвика в Ирландии. Казалось, что король не проявляет особого интереса к этому делу, он спокойно говорил о том, что ему необходимо быть там, как и в Англии, королем, до тех пор, пока он не сможет подчинить их, но затем внезапно добавил, встрепенув своих беспокойных дворян:
– И таким образом я стану там королем, даже не отправляя туда англичан, чтобы сражаться с ними.
Далее он не стал более затрагивать эту увлекательную тему, а перевел внимание на меры, которые должны были обеспечить мир в Англии. После продолжительных споров было принято первое решение: забрать Уорвика из тюрьмы и показать его людям. Его должны были провести по главным улицам Лондона и позволить всем желающим поговорить с ним во время верховного богослужения в соборе Святого Павла, чтобы они убедились, что он настоящий Уорвик, и с ним хорошо обращаются, хотя он и находится в заключении. Второе предложение было встречено большими спорами. Генрих предложил полное помилование каждому вовлеченному в заговор, но не принявшему в нем активного участия.
– Помилования, помилования, – бормотал Оксфорд. – Они подумают, что мы слишком слабы, чтобы сражаться.
– Джон, ни один не поверит в это, кто знает, что у меня есть ты, чтобы возглавить войска, – успокоил Генрих.
– Не толкают ли подобные помилования людей плести заговоры? – безрадостно спросил Нотингем.
– Нет, – ответил Фокс. – Они удерживают людей от отчаяния. Людей, которые, возможно, лишь слушали подстрекательские разговоры или получали письма с призывами присоединиться к мятежу. Если они будут бояться наказания, то могут присоединиться к мятежникам с мыслью о том, что вместо ягненка их повесят, как овцу.