Дракон из сумрака
Шрифт:
— Это очередная изощренная попытка поиздеваться? — спросил он, отвернув от меня лицо и разглядывая тканевую стену шатра, хотя на ней не было ровным счетом ничего заслуживающего внимания.
— Прости, что? Попытка поиздеваться? — я поставила обратно кружку с вином, которую поднесла к губам. — Я тут, накормить тебя стараюсь, понимаешь ли.
— Животной пищей?
— А что не так-то?
— Эльфы не едят мясо. Это всем известно.
Всем, но не бывшим злодейкам с дырявой памятью.
И надо же было так облажаться!
Я окинула взглядом обеденный столик у кровати: повариха
— Я забыла. — Аппетит пропал. Я поднялась на ноги, высунулась из палатки и окликнула слугу. — Овощей сюда. И побольше. И посвежее. И гномьи сухари. Ты ешь гномьи сухари? Нет? Тогда зачарованный хлеб. Все, что осталось. Экономить больше нет смысла. Завтра мы возвращаемся в Сумеречные земли.
* * *
Ел эльф без спешки, невероятно изящно и явно мучился из-за отсутствия столовых приборов. Мы, варвары, привыкли брать мясо голыми руками — ушастые даже ломтик огурца, перед тем как поднести ко рту, накалывали на вилку.
— Рыбу ты тоже не любишь?
— Некоторые отнимают жизни ради удовольствия, мы этого не делаем даже ради пропитания.
Понятно, камень в мой огород. Скольких убила безжалостная Иданн Окайро во время войны и просто так, из любви к процессу?
— Принципиальные, значит. Не пачкаете руки кровью. А куда подевались ваши убеждения, когда вы защищали свои земли от врагов? Рубились знатно.
Эльф отпил из кружки воды. К вину он тоже не притронулся.
— За это мы ненавидим вас, захватчиков, еще сильнее, — он говорил спокойно, будто вел со мной светскую беседу о погоде. — За то, что вы заставили нас пойти против законов Светлоликой.
Пленник отодвинулся от стола, этим жестом показав, что закончил завтракать. Он ел медленно, как будто без аппетита, но все тарелки перед ним оказались пусты, вычищены до последней крошки.
— Если не хочешь добавки, то вернемся к лечению. Полотенце придется снять. После я найду тебе нормальную одежду.
Похоже, за время трапезы пленник успел забыть о том, что мы не довели дело до конца, и от моих слов его скулы жарко вспыхнули. Он опустил взгляд, замявшись.
— Той женщине ты сказала, что не хотела для нас такой участи. Ты разозлилась из-за того, что эти твари нас… — Он словно сам себя успокаивал, и я поспешила его заверить:
— Тебе нечего опасаться. Даю слово.
— Слово Чудовища из Сумерек? — уголки его губ приподнялись в горькой усмешке. Рука потянулась к полотенцу. На мгновение пальцы крепче сжали ткань, а потом откинули ее в сторону. Взгляду открылась покрасневшая припухшая плоть. Надо было нанести на нее целебную мазь, тщательно распределить по всей натертой поверхности и прочитать специальное заклинание.
«Ему будет больно, — подумала я. — Больно, даже от самых нежных прикосновений».
Эльф смотрел в сторону, пряча лицо за светлыми волосами, так что я видела лишь краешек острого уха. Ярко-красный. Каждая мышца его тела была напряжена. В ожидании моих действий эльф боялся даже дышать.
Я зачерпнула немного мази и замерла в нерешительности, не зная, как дотронуться до алой,
— Придется потерпеть, — сказала я и очень нежно, очень осторожно прикоснулась скользкими от мази пальцами к уставшему достоинству пленника.
Эльф вздрогнул, и его тело окаменело еще больше. Теперь он напоминал статую. Живую и не знающую, куда себя деть от неловкости. Румянец перекинулся на его шею и растекся по груди. Кожа под моей ладонью пылала, нездоровая, лихорадочно горячая.
Осмелев, я пропустила безвольную плоть пленника сквозь кольцо влажных пальцев. Жест этот напоминал ласку, которой любовники одаривали друг друга в спешке, если не имели времени или удобного места для более искушенных игр. В ответ на мое прикосновение эльф зашипел сквозь стиснутые зубы, но не от удовольствия, к сожалению, — от боли. Подождав, я двинулась дальше, нырнула ладонью ниже, под его мягкую мужественность, и, смазывая, покатала в руке гладкую, беззащитную мошонку.
— Раздвинь ноги, пожалуйста. Мне неудобно.
На середине фразы я осеклась, испугавшись реакции на свои слова. Что, если пленник воспримет их так же резко, как и невинную просьбу приоткрыть рот? Вдруг я снова невольно разбередила его раны, подняла со дна болезненные воспоминания?
Но эльф лишь протяжно выдохнул и шире развел колени. Его рука вцепилась в покрывало и смяла ткань до белых костяшек пальцев.
Он делал это всякий раз — судорожно сжимал одеяло в кулаке, когда я прикасалась к его члену, чтобы смазать, приподнять или для удобства отвести в сторону. Мышцы на внутренней поверхности раздвинутых бедер напрягались и начинали подрагивать. На прикосновения к лобку пленник реагировал более или менее спокойно, но чем ниже опускалась моя рука, тем сильнее деревенело его тело.
Читая лечебное заклинание, я обработала травяным составом каждый сантиметр воспаленной промежности, и теперь пах эльфа блестел, густо покрытый мазью. Оставалось самое интимное и смущающее.
— Сейчас я оттяну крайнюю плоть, чтобы оголить головку. Ее тоже надо смазать.
Эльф не ответил, только ниже наклонил голову, так, что волосы окончательно закрыли белоснежной завесой его лицо.
— Должно стать легче, — сказала я, чувствуя неодолимую потребность нарушить угнетающее молчание, невыносимую тишину, ватой забившую мои уши. — Когда мазь впитается, боль уйдет.
В попытке отрешиться от происходящего эльф отвернулся, выкрутив шею до хруста в позвонках.
Двумя пальцами я аккуратно приподняла его член и отодвинула кожицу, открыв взгляду розовое навершие с маленькой дырочкой. То, что я делала, было запредельно интимным, и мое лицо вспыхнуло, а сердце забилось в груди чаще, громче, болезненнее.
Я услышала, как сглотнул эльф. Услышала треск постельного белья под его сжатыми пальцами. Увидела, как напряглись мышцы живота и раздвинутых бедер. Наверное, именно сейчас, с насильно оголенной головкой члена, пленник чувствовал себя особенно беззащитным. Когда я коснулась этой нежной округлой плоти, такой трогательно-уязвимой, выставленной напоказ, он дернулся и рвано вздохнул.