Дракон из сумрака

Жнец Анна

— Ну что опять не так? — сказала я наигранно ворчливо и потянулась к миске с мазью, приготовленной Мойлой по моему распоряжению. — Умру, но не дам вылечить свои раны? Принять помощь от врага настолько ниже вашего эльфийского достоинства?

Пленник нахмурился, затем, видимо, понял свою ошибку — то, что никто не собирался его насиловать, и густо покраснел.

Прежде чем он успел еще что-нибудь себе надумать, я торопливо добавила:

— Идем, я обработаю твои раны, а потом будем

завтракать.

— Зачем тебе меня лечить? — Эльф недоверчиво нахмурился, но все-таки сделал осторожный шаг по направлению к кровати, на которой я сидела. — Разве что только…

— Нет, не для этого.

— Я не привлекаю тебя? — Надежда в его голосе отчего-то резанула по сердцу.

— Не до такой степени, чтобы брать силой.

— Тогда почему я здесь? — Он остановился в полуметре от постели, вперив меня внимательный, изучающий взгляд.

— Возможно, я сожалею о том, что с тобой случилось.

Он вдруг усмехнулся, и его усмешка показалась пощечиной.

— Чудовище из Сумрака. Все, что происходит в этом лагере, происходит с твоего одобрения. Я знаю, — он кивнул сам себе, — ты хочешь меня завербовать. Хочешь сделать своим шпионом и отправить в горную долину следить за моим народом. Играешь в доброту, чтобы потом предложить мне обменять жизнь и честь на предательство.

— Все, что я хочу тебе предложить, — сказала я, мысленно застонав, — сесть и подставить мне свои исцарапанные плечи.

Эльф решил не спорить, но, похоже, остался при своем мнении. Поверить в милосердие знаменитой злодейки-захватчицы было выше его сил. Поколебавшись, он опустился на кровать, а еще через минуту неуверенно развязал полотенце и позволил ткани сползти на бедра. Так его пах был по-прежнему закрыт, а красивая безволосая грудь — доступна моему взгляду.

Мы начали с безобидного — с царапин от женских ногтей на плечах. Раны отчего-то до сих пор не затянулись, несмотря на всю хваленую эльфийскую регенерацию. Когда я растерла между пальцами мазь и коснулась алых полос на коже пленника, тот отвернулся, завесившись волосами, словно происходящее его смущало или было до крайней степени неприятным.

— Что с остальными? — спросил он после продолжительного молчания. К тому времени я успела обработать большую часть ссадин и синяков на открытых участках тела и собиралась заняться следами от укусов на груди.

Я догадалась, что эльф говорит о своих спутниках, но пока мне нечего было ему ответить.

Подождав немного, он продолжил:

— В последний раз я видел их до того, как меня… А потом — нет. И утром, после всего, — тоже нет. Их… убили? Они не… не выдержали?

— Я не знаю, но выясню после завтрака.

Эльф взглянул на меня с подозрением, а потом неприязненно искривил

разбитые губы, на них тоже было бы неплохо нанести мазь.

— Чудовище из Сумрака не знает, что творится у нее под носом?

Он не верил. Решил, что я просто не хочу говорить правду.

Я в последний раз осмотрела спину пленника: широкая, с развитыми мышцами, она оказалась покрыта сеткой тонких порезов. Ночью, во время насилия, жертве приходилось лежать на земле, а та была усеяна сухими ветками и мелкими острыми камнями.

— Повернись, — попросила я, и эльф нехотя подчинился.

Его красивую мордашку почти не испортили. Пусть мои люди и не были ценителями прекрасного, но избегали бить пленника по лицу, однако губам все равно досталось.

Стоило смазанному пальцу дотронуться до порванного краешка рта, и пленник дернулся, уходя от прикосновения.

— Больно? — спросила я, и эльф хмуро сверкнул глазами из-под сведенных бровей.

— Воины приучены терпеть боль.

— Тогда в чем дело? Почему ты… Послушай, здесь не очень-то чисто. В ранки может попасть инфекция.

— Думаешь, меня это хоть сколько-нибудь волнует?

— Но ты же позволяешь мне себя лечить.

Мы оба знали, что царапины и ссадины — всего лишь прелюдия. По-настоящему требовало лечения то, что сейчас было скрыто плотной тканью полотенца. Сразу приступить к главному оказались неготовы ни я, ни эльф, поэтому начали издалека. Нам требовалось время, чтобы привыкнуть друг к другу и смириться с неизбежным: с тем, что пленнику придется раздеться полностью и позволить врагу коснуться его самых стыдных и неприличных мест.

Прикрыв глаза, эльф подставил мне лицо.

— Думаю, будет удобнее, если ты чуть приоткроешь рот.

Вроде я ничего страшного не сказала, но мои слова заставили несчастного содрогнуться всем телом.

— Нет, — он резко отвернулся и даже отсел от меня подальше.

— Но…

— Нет.

— Инфекция…

— Я сказал нет!

Он посмотрел на меня. Вспухшие на лбу вены. Играющие мышцы на скулах. Зубы, сжатые до хруста.

— Ладно, не надо ничего открывать. Я так смажу.

— Пусть останется как есть. Не трогай мой рот.

— Я и не трогаю.

— Не трогай.

Он опустил голову, с шумом вдыхая и выпуская воздух. Прошло больше получаса, прежде чем ему удалось взять себя в руки и мы смогли продолжить лечение.

Пока комната тонула в напряженном молчании, полог шатра отдернулся, и внутрь вошел слуга, один из хрупких юношей подай-принеси. Он быстро опустил поднос с едой на стол у кровати и удалился, ни разу не подняв взгляда от пола.

— Ты наверняка голоден. Закончим с грудью и позавтракаем.