Дракон Каррау

Thistle o'Daniel

– Я это исправлю. – Пообещал я, встретив его взгляд – Я даю тебе слово, что исправлю.

Идти стало тяжелее. Как будто к ногам привязали маленькие гири. Тень, впитав подтвержденное обещание, сыто раздулась.

– Больно мне от твоего слова лучше. – Хмуро.

– Лучше станет, если ты сосредоточишься. Действуй с единственной целью, говори только о важном. Мысленно тоже. Это то, что даст силу, потому, что сейчас ты тратишь себя безрассудно по-человечески…

Давид меня не слушал. Он обернулся, вглядываясь в темноту пустого проспекта.

– Это твой друзяка за нами от самого Домуса

тянется?

Я никого не увидел. Но и зрение, и чутье Давида сейчас лучше моих, а он напрягся как встревоженная гончая.

Мы почти пришли. До дома Веры оставалось метров двадцать. Искать там укрытие? Или увести от него преследователя? В первом случае я спрячусь – но могу привести беду к ней. К тому же туда нельзя приводить друзей. Во втором случае – риск неизвестной опасности.

Я не успел ничего решить.

Незнакомец появился за спиной вглядывающегося в пустоту Давида и набросил ему на голову серый тонкий мешок. Парень закричал глухо, сдирая пальцами прилипшую к лицу материю.

Помочь я тоже не успел. Чужак сместился молниеносно и ткнул меня в живот сияющей темной зеленью палкой.

Посох, концы которого светились раскаленным зеленым, замер в сантиметре от моего живота, но внутренности двинуло, словно лягнула лошадь. Земля выскользнула из-под ног и я полетел спиной вперед – пока не врезался в нечто податливое и вязкое.

Удар выбил дыхание, полет дезориентировал. Гигантская клейкая паутина, обхватила спину и плечи. Туфли касались асфальта лишь носками, масса сзади мешала встать на стопу, как будто я – Антей, сдержать которого можно, лишь подвесив над родной землей. У лица колыхалась серая маслянистая занавесь.

Призванная Тень ножом вклинилась в пространство между моим носом и туманным пологом, расширяя его. Я попытался еще разжать зазор и забросить Тень за спину, чтобы освободиться… но сзади как будто ничего не было. Пустота.

Дрожащая серость ощущалась… никак. Ни напряженных жил, ни связей, ни молекул.

Пустота за спиной зарычала, в ответ на попытки проткнуть ее Тенью, и встряхнула меня словно щенка. Я пнул ногой назад, и подошва прилипла так же, как плечи и руки. Затылка коснулся холод. Прижался. Влажной струйкой потёк вниз по позвоночнику и, пульсируя, разгорелся нестерпимым жжением. Огонь расползся на голову, на плечи. Вдох застрял в горле. Серость перед глазами заполнили оранжевые, а затем – черные языки пламени. Пытаясь вырваться, я извивался, а паутина обхватила меня еще плотнее, сжимая длинными пальцами ребра и кости таза.

Тень не чувствует противника. Я тоже не чувствую – есть лишь действие, а не деятель.

Если мой враг создан из Ничего – значит, его нет.

Нет, и никогда не было.

И в то же время – вот оно, душит, обжигает, давит до острой, пронизывающей боли.

Ждет, что мои осознание и воля сломаются, что я поддамся панике, ужасу самоотрицания, чтобы забрать ценнейшее из того, чем владею.

Маги всегда так делают. Убить недостаточно. Нужно – извлечь то, что внутри.

Я прекратил дергаться. Повис в путах нематериальной сети. Зажмурился, чтобы ее пустотелое мерцание не отвлекало.

Только один род способен управлять тем, чего еще нет. Против меня иллюзионист.

Сейчас

зима. Воздух холоден, малоподвижен. Вода лежит на земле, а не растворена в нем. Старая Инь, конец цикла, когда мир замер в предвкушении смерти и начала.

Я расслабился, насколько позволяли страх и стискивающие лапы пустоты, пропитываясь чувством замирания-замерзания. Поглощая неподвижность, твердость, силу камня, которую заимствует пространство у природы. Жесткую неподатливую устойчивость. И активность-сопротивление, таящиеся в пассивности. Растущие бесконечно с ростом прилагаемой силы.

Я застыл. Впустил в сердцевину тела сухое каменное спокойствие. Позволил ему с потрескиванием захватить конечности.

Больше не тревожило жжение в шее, пускающее метастазы в позвоночник и мозг. Не заботило, что мне не пошевелиться – камни неподвижны. Камни ничего не боятся, камням не нужно дышать.

Маг иллюзии усилил напор. В ребрах хрустнуло.

Это не имело значения.

Стабильность проросла в несуществование схватившей меня иллюзии. Заполняя ее, достраивая кусочками материи: рассеянной пыли, сажи, побывавшей в выхлопных трубах двигателей, крошек хлеба и кирпичей. Но больше всего вокруг было твердой воды, и я использовал её, заталкивая в искусственное существо снег и острый лед. Словно чучело набивал.

Оно содрогалось волнообразно – наверное, от боли. Но я был камнем и зимой, и не знал, что значит страдать, и даже в мыслях не мог сочувствовать одухотворенному инструменту.

Сеть разжалась мягко, но ноги все равно разъехались, и я осел на дорогу.

Тело не слушалось, как после суток неправильной асаны: в мышцах бегали мелкие жалящие муравьи. Нужно полежать. Полежать, слушая камни под собой. Как дышат блоки города, как мерно поднимается и опускается поверхность Земли, как скалы растут. Как нечто неспокойное голодной бурей бьется под коркой Каррау. Как планета вращается вокруг своего огненно-каменного сердца, которое пульсирует магнитными полями ровно и медленно. Усыпляюще.

Смежить веки, слушать. Стать камнем, раствориться в дорожном покрытии, вплавиться в структуру Каррау. Ведь этого мне не хватает, и этого не хватает городу, чтобы принять меня. Мы станем одним. Единым задремавшим гигантом, во сне чуть вздрагивающим от самозарождающейся и гаснущей внутренней жизни.

Соскальзывая в неподвижность-единение, я позволил себе представить, как это – сплестись с городом в единое, словно гермафродит, существо. Когда полнота, и покой, и счастье и переполняют душу.

Земля тонко дрожала от приближающегося звука. Он нарастал, рыкнул угрожающе. Вмешался в колыбельную, разрушив наше с Каррау зарождающееся единение. Даже не сам звук… его смысл. Он значил что-то важное.

Двигатель.

Прогибая асфальт тяжестью многотонного тела, по дороге мчался грузовик. Быстро, ведь сейчас ночь.

Давид лежал на его пути.

И я тоже.

Встряхивая головой, я встал на четвереньки. Преодолевая скрип шеи, медленно-медленно поднял лицо. В ночной темноте ко мне неслись желтые голодные фары. Видеть – совсем не то, что знать: сердцебиение участилось, адреналин сначала прояснил зрение до мельчайших деталей, а затем сузил, сфокусировав на трубках света, похожих на руки.