Драконам слова не давали!
Шрифт:
Драконов-средний отступает, но нехотя, зло сверлит Лунохода взглядом. Он напряжён и готов защитить меня, если у Егора появится желание сделать выпад в мою сторону.
— Ты даже выслушать меня не хочешь! — Луноход полностью растерял весь свой боевой задор. У него начинает заплывать глаз, и уже нет того идеально-красивого мальчика, на которого хочется смотреть, как на икону. — То, что ты видела, ничего не значит! Я пытался добыть деньги!
Опять деньги. Сплошные проблемы, которые никогда не кончаются.
— Оригинально ты их добывал, — хочется пнуть его, как собаку. Но
Что-то такое мелькает в его взгляде, напряжённой фигуре. Становится жутко. А ещё — очень пусто. Я ему верила, как себе. Готова была отдать душу. Пахала, как проклятая. Выкручивалась. Думала: трудности временные, всё наладится. Но, видимо, моей веры оказалось слишком мало, чтобы заполнить бездонный провал по имени Егор Астахов.
— Я ухожу, — жухлые осенние листья вместо слов. Умирающие, с пятнами крови. Это у моей наивности перерезано горло. Что-то чистое во мне получило отпечаток рифлёной подошвы и уже никогда не станет прежним. Как там говорила Тина? Девственница? Уже нет. Изнасилованная жертва собственных иллюзий.
— Ты не можешь поступить со мной так! — кричит он в отчаянии. Почти истерически. Совершенно незнакомый мне человек. Я прожила с ним полгода — и не знаю, кто сейчас стоит передо мной. Делаю жест рукой, останавливая Илью, что ринулся внести новые изменения в уже неидеальные черты Лунохода.
— Как — так? — склоняю голову набок, пытаясь уловить его ускользающий взгляд.
— Ты бросаешь меня! А обещала!.. Учти: я никуда не уйду отсюда! — голос его выравнивается, и снова скользит в нём знакомая сталь. Только нет в ней твёрдости и нужной закалки. Есть тупость металла, созданного не по технологии. Тронь посильнее — и раскрошится, не выдержит испытания.
— Не уходи, — соглашаюсь. — Можешь оставаться, но учти: я больше не плачу за эту квартиру и жить здесь не собираюсь. Оплачено на месяц вперёд — пользуйся. И думай, как будешь жить дальше.
Я оставляю его в коридоре. Захожу в спальню и уже спокойно собираю вещи. Складываю, как заведённая. Как робот, у которого одна программа: забрать своё и уйти. Знаю: сюда придётся вернуться, но об этом можно подумать позже.
Илья помогает нести сумки и пакеты. Луноход всё это время следит за моими передвижениями, подпирая стену в коридоре. Одним глазом. Второй заплыл окончательно.
— Ты пожалеешь, Ника! — каркает он зловеще на прощание. И неприятный холодок пробегает по позвоночнику. Но я не оборачиваюсь. Плевать. Что он может мне сделать? Всё, что мог, он уже совершил.
Чуть позже, в машине, меня накрыло. Трясло, как в лихорадке. Я разревелась. Невыносимо захотелось выговориться.
— Я с ним полгода… Встретились случайно. А может, и не случайно, — я даже не пытаюсь удержать пляшущие губы. Обнимаю себя руками, стремясь справиться с дрожью. Бесполезно. Слова выскакивают, как нескончаемое конфетти из прохудившейся
Илья смотрит на меня хмуро. Но не потому что не одобряет. Я ловлю его беспокойство. Понимаю, что это запоздалая истерика, наверное, но меня несёт, как потерявшую тормоза машину.
— Е-ему тяжело было. Стипендия маленькая. А жить п-привык широко. От этого трудно отвыкнуть. Х-хотел быстрых денег. Занял у дружков. Играл в Интернете и проигрался. Вначале выиграл. Мало показалось. И спустил всё. А может, остановиться не мог. Н-не знаю.
Илья притормаживает у обочины. Не говорит ничего, но это и к лучшему. Он просто поворачивается ко мне, слушает. Не пытается прикоснуться. Как-то правильно делает. Потому что мне сейчас именно это и нужно — чтобы меня выслушали. Я судорожно глотаю воздух. Вытираю ладонями слёзы. Смотрю прямо. Там, за лобовым стеклом, бьётся большое сердце огромного города — шумного, суетливого, разноцветного. А здесь — крохотный мирок под оранжевой обёрткой. Место, где я могу выговориться, чтобы не потерять себя.
— Он слово дал. Что больше никогда. Я верила ему безгранично. Любила. Ничего не боялась. Бралась за любую работу. В «Слоне» подрабатывала, в ивент-агентстве. Переводами по ночам занималась. Чтобы он не видел. Он не любил, когда я работала дома. Говорил: это только наше место. Наш рай, где мы можем побыть вдвоём. А работа на дому — это вечно кто-то третий между нами.
— А сам он работать не пробовал? — у Ильи хриплый голос. Злой. Глаза из-под чёлки блестят сурово. Там почти грозовой шторм. И сейчас он очень похож на старшего брата. Качаю головой.
— Мы договорились. Ему учиться надо. У него отличные перспективы. Красный диплом. А работа могла помешать. Я настояла. Сама. Но он иногда тоже подрабатывал. По выходным. В клубе. А теперь даже не знаю. Никогда уже не узнаю правды. Чем он занимался. Что делал. С кем.
От горечи сводит горло. От беспорядочных мыслей приходит головная боль.
— Я часто задерживалась на работе. А он не возражал. Говорил: лучше доделай в офисе, но не тяни домой. Вчера я тоже должна была задержаться. Твой брат меня выгнал. И я… вернулась не вовремя. А он там. С этой. Трудился. Ты же слышал, — кривлю я рот, — оказывается, это не измена была. А способ заработать деньги. Может, он всё время этим занимался, а я лопоухая и наивная. Дура. Ну, а теперь скажи, что я всё это заслужила. Что сама виновата.
Драконов-средний тянется ко мне и обнимает за плечи. Прижимает к себе. Гладит дружески по спине. Я не сопротивляюсь. Сейчас уже можно. Прислоняюсь щекой к его белоснежной майке. Вдыхаю запах кожи и парфюма. Успокаиваюсь постепенно.
— Я ничего не буду говорить, Недотрога. Ты сама всё знаешь. Все мы делаем ошибки. Кто я такой, чтобы судить? Не могу сказать: выкинь и забудь. Да и не нужно. Это как раз урок, который надо выучить и запомнить. Чтобы не оступаться в будущем. Я так понимаю, ты нашла этому уроду деньги?