Драконьи булочки
Шрифт:
– Как тебя зовут? – поинтересовалась я. Домовичка всхлипнула и ответила:
– Элли, леди Макбрайд. Элли из дома Черники.
– У меня небольшой домик в поселке Шин, Элли, – ответила я. – Для тебя там найдется место.
Раз уж я отправляюсь в родные края изгнанницей, разведенной женщиной, которой изменил муж, то лучше ехать не одной. На пустошах люди доброжелательны, мне не станут плевать в спину или показывать пальцем – но лучше все-таки иметь компанию. Просто так, на всякий случай.
– Хвала Небесам! – воскликнула Элли. – Я буду
На вокзале я зашла в круглосуточное банковское отделение и подала запрос на раздел нашего общего с Кевином счета, на который три года назад ушло мое скромное приданое. На раздел и перевод ушла четверть часа и, получив выписки и банковские книжки, я вздохнула с облегчением.
Должно быть, Кевин решил, что я буду биться в истерике до утра – а потом приму его, склонив голову, как и полагается достойной жене. И он, конечно, не думает, что я не рыдаю, а действую.
Хотя, конечно, мне хотелось рыдать. Лечь где-нибудь, свернуться комочком и расплакаться, выплескивая всю боль, которая сейчас кипела во мне колдовским варевом.
Но я не могла себе этого позволить. Поэтому невероятным усилием воли сжала душу в кулак, улыбнулась банковскому клерку и спросила:
– У вас ведь можно подать заявление на расторжение брака?
Некоторые банковские отделения это разрешали, передавая бумаги сразу в суд, если у супружеской пары не было детей. Клерк вопросительно поднял бровь, потом усмехнулся так, словно удивлялся тому, насколько я дрянь, и положил передо мной лист бумаги.
– Заполните. И оплатите пошлину. Утром документы уйдут сразу в руки судье. Если заполните вот это заявление, то вас разведут даже без личного присутствия.
После того, как все закончилось, я вышла из банка, и мы с домовичкой побрели к вокзальным кассам. На наше счастье, поезд в сторону Макбрайдских пустошей уходил буквально через десять минут, а на Элли не надо было брать билет: домовых и домовичек считали видом багажа. Заплатив и получив билет, я со вздохом направилась в сторону нужной платформы.
Надо было все-таки заехать домой. Забрать хоть немного вещей, хоть смену белья, не говоря уж об украшениях. Но… впрочем, нет. Я все сделала правильно. Надо было думать о деньгах с семейного счета, которые Кевин обязательно увел бы куда-нибудь. На них я смогу приобрести все, что понадобится. Да и в домике на пустошах у меня остались вещи – платья, которые я носила до замужества. Будет, во что переодеться.
Я не была в родном доме уже три года. Вспомнились его стены из серого камня, острая крыша с рыжей черепицей, деревья маленького сада, которые по осени заметали все вокруг алыми листьями, а весной погружали дом в белые облака со сладким запахом. Сейчас зима – самое время варить глинтвейн, печь пироги и надеяться на лучшее.
Замуж я вышла весной. Весна это побег из дома, а осень и зима возвращение – так всегда было.
Вот и пришло время вернуться.
Когда мы с Элли поднялись в вагон и заняли место у окна, домовичка
– Что же вы будете делать, леди Макбрайд? Как жить?
На ее круглом личике с внимательными карими глазами отражалась искренняя тревога. Я ободряюще улыбнулась, стараясь не расплакаться, и ответила:
– В поселке Шин у меня есть дом. А еще – небольшая пекарня, весь поселок покупает там хлеб и выпечку. Мне есть, чем заниматься, Элли, и где брать деньги на жизнь. Я не нищенка.
Дому наверняка потребуется ремонт. За три года что-то обязательно пришло в негодность – так бывает во всех домах, которые покидают хозяева. Ну да ничего: я зажгу лампы, сварю крепкого кофе на маленькой кухне, а потом мы с Элли наведем порядок. И все обязательно будет хорошо. От предателя я избавилась, это самое главное.
– Ты будешь жить в моей детской, – продолжала я, и домовичка мечтательно вздохнула. Она и представить не могла, что когда-то у нее может появиться собственная комната. Обычно домовые живут в кладовых или погребах. – А я займу ту комнату, где раньше жили родители. В доме не слишком много места, зато очень уютно. Мы хорошо будем жить, Элли.
Поезд мягко качнулся и вокзал неспешно поплыл прочь. Элли прильнула ко мне, я обняла ее и, глядя, как уносится во тьму моя жизнь, все-таки заплакала.
Но слезы когда-нибудь иссякают, и надо браться за дело. А пока дел у меня не было, и я просто заснула.
И во сне мне явился незнакомец. Полностью обнаженный.
***
Проснувшись, я увидела, что Элли сладко спит рядышком, а солнце заливает знакомые пустоши, укутанные в белые зимние покрывала с разбросанными по ним крошками городов и поселков. Еще немного, и поезд прибудет в Макбрайд, главный город пустошей – там я возьму экипаж и поеду в Шин.
Мысли вернулись к сну – я редко их видела и не верила в то, что они приносят какие-то предзнаменования. Если снятся тебе вырванные зубы, то это болезнь родственника, приснится мальчик – будешь маяться, а как тогда трактовать то, что увидела я?
У незнакомца из моего сна было стройное сильное тело без изьяна, гладкая кожа и крепкие мышцы, но без той мясистой грубости, которая наполняет, например, бойца на ринге. Нет, он был, скорее, танцор или фехтовальщик – каждое его движение, осторожное и плавное, было уверенным и сильным.
Ну а то, что он стоял ко мне задом, красиво очерченным, упругим и плотным, означало, например, что жизнь повернулась ко мне именно этим местом.
Вот так всегда: не видишь снов, потом тебе приснятся впечатляющие булочки, а потом ты проснешься и увидишь их же, пусть и метафорически.
Впрочем, ничего. Нет повода переживать. Я избавилась от грязи в своей жизни, возвращаюсь домой, а если кто-то начнет шипеть в мою сторону, просто прикажу не продавать ему хлеба в пекарне. Пусть едет в соседний Бри за десять миль. Такие поездки зимой невольно заставляют думать, что можно говорить, а что лучше нет.