Драконовы сны
Шрифт:
— Долго рассказывать. Ладно, пошли. Подыщем себе ночлег на сегодня, а завтра что-нибудь придумаем. Откуда ты родом?
Парнишка наморщил лоб. Помотал головой:
— Не знаю. Верней, не помню. Тут жил, а до этого в деревне… А до войны… не помню. Слушай, а ты здорово дерешься. Нет, правда здорово!
— Как умею, так и дерусь, — буркнул тот, мрачнея лицом. — Пойдем.
— А меня научишь?
— Нет. Пойдем.
Рик запоздало вскинул голову, обнаружил, что хозяева уходят и, возмущенно пискнув, кинулся вдогон. Поравнялся с ними и пошел вперевалочку.
— Ты хоть бы ошейник на
— Не, — помотал головой Телли, — ошейник на него нельзя. Если он у самой головы, ну, на верхушке шеи, то сползает вниз и душит.
— А ежели широкий и внизу?
— Ты что, совсем дурак? Он из него вылазит!
Жуга нахмурился, на ходу соображая, кто из кого должен вылезти, и смущенно кашлянул:
— М-да, в самом деле.
— Жуга. А Жуга.
— Что?
— У тебя деньги есть?
— Ну, есть.
— Много?
— Мне хватает. А чего ты спрашиваешь?
Телли остановился, скривил губы и дунул на челку.
— Да это… ты ведь тогда к Рудольфу заходил. Вот я и… — он умолк.
— Ну, — подбодрил его Жуга, — давай, договаривай.
— Рудольф, он это… Дом свой это… заложил. Он уже не торгует, жить ему не на что, вот и заложил. Городу. Лавка у него там раньше была.
— Какая лавка?
— Обыкновенная. То-се, купи-продай. Старье всякое.
Жуга ответил не сразу.
— Что, и краденое скупал? — Телли потупился. Кивнул. — Н-да. Ну ладно. Хотя, постой. Говоришь, заложил городу? Хм…
Жуга огляделся, шагнул в сторону и тронул за рукав проходившего мимо горожанина в сером суконном плаще.
— Эй, приятель, где тут у вас магистрат?
Поздно вечером в двери дома старьевщика Рудольфа постучались, и стучали до тех пор, пока он не открыл. На пороге стояли двое — рыжий незнакомец, приходивший нынешним утром, и белобрысый мальчишка лет десяти.
— Опять ты, — хмуро сказал Рудольф. — И этот еще… Я же сказал еще днем — уходите!
— Знаешь, Рудольф, — проговорил негромко рыжий, — я бы много чего мог тебе сказать в ответ, но может, ты нас все-таки впустишь?
— Что? Черта с два! Убирайтесь из моего дома!
— Как бы тебе сказать, — странник помедлил, потер подбородок. — Видишь ли, этот дом… уже не твой. Вот, — он вынул из рукава и развернул перед лицом старьевщика лист пергамента.
— Я выкупил твою закладную.
Рудольф молчал, ошеломленно глядя на подписанный, с печатью бургомистра на сургучном кругляше документ.
— Так ты нас впустишь, или нам стражу позвать?
Помедлив, тот шагнул назад.
— Черт бы вас побрал… Ну ладно, заходите.
— Вот и хорошо, — промолвил странник, входя. — Меня зовут Жуга.
— А меня — Телли, — сказал мальчишка.
А за миг до того, как дверь закрылась, в дом проскользнула еще одна тень, длинношеяя и хвостатая, и старьевщик сдавленно вскрикнул:
— Господи Исусе! А это еще кто?!
— Не боись, это Рик, — поспешил заверить его Телли. — Он не кусается.
Дракошка подошел к горящему камину, пару секунд смотрел на тлеющие угли, затем свернулся на плетеном круглом коврике в зеленый сплюснутый калач, удовлетворенно вздохнул и закрыл
Бледный как мука Рудольф медленно опустился в кресло и зашарил по столу, нащупывая бутылку.
— Мамочки мои… — пробормотал он, неотрывно глядя на дракончика. — Ох, мамочки…
Жуга хозяйским взглядом оглядел помещение и обернулся к Телли.
— Закрой окно, — сказал он. — Дует.
СТАРЬЁВЩИК РУДОЛЬФ
«Радоваться, когда потакают, и огорчаться, когда перечат — в природе каждого, в ком течет кровь.»
Нормально выспаться Жуге в ту ночь так и не удалось — старый тюфяк, набитый гороховой соломой, который травник отыскал на чердаке, был отсыревшим и ужасно пах мышами. Телли взять его не захотел, завернулся в дырявое войлочное одеяло и устроился на лавке. У Рудольфа, конечно, была кровать, и гость по городским обычаям вполне мог рассчитывать на место на ней, под одним одеялом с хозяином. Проблема заключалась в том, что Жуга чувствовал себя здесь кем угодно, только не гостем. Он вообще испытывал неловкость от того, что столь бесцеремонно вторгся в дом старьевщика, и отвоевывать у старика кровать посчитал для себя делом низким и недостойным. В конце концов, любая наглость имеет свой предел! От всех этих мыслей у травника к утру ужасно разболелась голова, он встал с рассветом, распахнул окно и вывесил тюфяк проветриться, после чего вернулся в комнату, где ночевал, и осмотрелся.
От запаха плесени свербело в носу. Комната на втором этаже была чуть ли не до потолка завалена всякой всячиной, разбирать эти вековые завалы у странника не было ни сил, ни желания. Широкие полки вдоль стен оставляли свободным лишь узкий проход, по которому Жуга едва пробрался прошлым вечером, освещая себе путь огарком сальной свечки.
— Ну и ну, — пробормотал он, оглядывая весь этот хлам при свете дня. — Похоже, он и впрямь старьевщик, этот Рудольф!
Внизу было еще темно. Камин давно погас. Рик, бросив свой остывший коврик, перебрался к Телли под скамейку; из-под свисающего края одеяла высовывался кончик его зеленого хвоста. Широкую, почти квадратную комнату перегораживал старый прилавок, частично уже разобранный, не иначе, как на растопку. Полки и здесь прогибались под тяжестью всевозможных вещей, когда-то выставленных в качестве товаров, а ныне превратившихся в никому не нужный хлам. На стене висело два зеркала, изрядно побитая молью волчья шкура с головой и зубами и небольшое чучело лесной совы.
— Любуешься? — спросил, спускаясь по лестнице, Рудольф. Странник обернулся. — Ну-ну. Можешь не отвечать.
Он вынул из кармана старый замшевый кисет со следами цветной вышивки, неторопливо набил длинную трубку с обгрызенным янтарным чубуком, затем вооружился кочергой и поворошил в золе камина в поисках тлеющего уголька. Нашел, прикурил и опустился в кресло.
— Раньше я держал здесь лавку, — проговорил старик. Выдохнул клуб дыма. — Но сейчас я отошел от дел. Хотя в конце концов я знал, что рано или поздно сыщется такой вот прыткий сукин сын с толстым кошельком и выкурит меня отсюда, как лису из норы…