Драконы любят погорячее
Шрифт:
– Я не позволю собой торговать, - говорю глухо, снова не узнавая свой голос.
– Я свободный человек и уйду отсюда, когда пожелаю.
Придерживаясь за стену, делаю шаг в сторону выхода. При этом глаз не свожу с бородатой гадюки. Нутром чую: к такому опасно поворачиваться спиной. Надеюсь лишь, что он не посмеет цапнуть меня при свидетелях.
– Видите?
– тот заискивающе оглядывает остальных, с непонятным выражением взирающих на меня.
– Хотел по-хорошему, но с упрямой кобылой по-хорошему
Он шепчет непонятные фразы, и все тело снова пронзает резкая боль. На сей раз эффекта неожиданности нет. Но, когда все мышцы тела скрючивает болевая судорога, устоять на ногах не получается.
Голова с глухим стуком приземляется на каменный пол. Свет меркнет в глазах, а темнота милосердно подхватывает истерзанное сознание и уносит в свою зыбучую колыбель.
Глава 2
Просыпаюсь под заунывное пение. Голос женский, старушечий. Хорошо, что не мужской.
Очень хорошо.
И запах здесь нормальный, деревенский. Так пахло летом в бабушкином доме. Деревом, шерстью, травами, едой. От аппетитных ароматов желудок начинает требовательно урчать, заставляя меня открыть глаза и осмотреться.
Так и есть. Я не дома. Но хотя бы не с бомжами.
Помещение, в котором я нахожусь, — настоящая изба, просторный сруб из цельных бревен. Здесь есть белая печь, где в чугунном котле булькает аппетитно пахнущее варево. В центре - грубо сколоченные, потемневшие от времени стол и две табуретки, на одной из которых вяжет что-то седовласая старушка, напевая под нос тягучие мотивы. Пара окошек дают достаточно света, поэтому непонятно, зачем зажжена лампа, по форме напоминающая керосиновую.
Я лежу на жесткой кровати. Наверно, из-за долгого лежания позвоночник ощущает каждую досочку под спиной. При этом чувствую я себя не так уж плохо, учитывая... обстоятельства.
Приложив небольшие усилия, мне удается сесть. Сразу начинает кружиться голова, словно возражая против любого геройства.
– Где я?
– спрашиваю у старушки хрипло.
В горле будто пустыня. Даже сглотнуть не получается.
– Оклемалась, родненькая?
– начинает суетиться старушка, откладывая вязание.
– Я тебя уж два дня как выхаживаю.
Прихрамывая, она проворно семенит к котелку, снимает крышку, зачерпывает в металлическую кружку варево и несет мне густой отвар. Отхлебнув глоток, различаю частички разваренных овощей. Хотя, казалось бы, кипяток должен меня обжечь, боли не чувствую. Пью жадно, взахлеб, не в силах оторваться от кружки, пока на донышке не остается ни капли.
– Спасибо, - искренне благодарю женщину, что заботливо помогает мне опуститься обратно на подушку.
От отвара и ее мягких, добрых прикосновений сразу становится легче.
– Да на здоровье!
– скрипит
– Твой дядя просил ему сразу сказать, как очнешься. Хочет тебя поскорее обратно забрать, чтоб ты опять постояльцам готовила да стирала. Только мы ему про тебя не скажем. Ты вона какая дохлая. Хоть денек еще отлежись!
В ее выцветших глазах отражается сочувствие, что помогает мне отчетливо вспомнить пытки, бомжа, и осознать, что они мне не приснились.
– Бабушка, миленькая!
– жалобно стону.
– Я не должна попасть к тому мужчине! Он мне не дядя.
– Так разве я против? Будь моя воля, ты была бы свободна. Это матушка твоя покойная учудила...
– старушка вдруг хлопает себя по губам ладонью.
– Ой. Нельзя про покойников худо говорить. Духов злить себе дороже.
Слова про покойную маму задевают за живое, и я с укором буравлю собеседницу глазами. Разве можно живых обзывать мертвыми?!
Моя мама жива. По крайней мере, пару дней, когда я ей звонила, у нее все было нормально. Если можно нормальным назвать состояние, когда человек так и не поборол алкогольную зависимость.
Хотя... А вдруг, пока я тут валялась, она…
Запинаясь, спрашиваю:
– Когда она умерла?
– Давно уж, - махнула рукой старушка.
– Годков прошло столько, сколько пальцев на моей руке.
Старушка кажется простодушной и искренней. Хотя здесь какая-то ошибка, она явно верит в свои слова. Наверно, путает с кем-то.
Впрочем, не так уж важно, во что она верит. Мне бы выбраться из этой глухомани, а уж дальше я как-нибудь доберусь до дома. Главное, раздобыть побольше информации о географии местности, просчитать варианты побега, раздобыть еды, воды - и вперед, к свободе!
– Бабушка, почему я не могу просто уйти? Как у того мужчины получается причинять мне боль без прикосновений?
– Как же он тебя измучил, Мариус окаянный, раз ты все на свете позабыла!
– ахает старушка, не отрываясь от вязания.
– Ну да ладно. Слушай, коли забыла. Матушка твоя, Алисия, перед смертью просила брата о тебе позаботиться. Тот отнекивался. Дескать, проблемы одни с девками. Тогда она предложила ему сделать печать опекуна.
– Это что?
– на словах про печать опекуна в груди все холодеет.
Вот подпишешь бумагу у нотариусов, а потом всю жизнь расхлебывай последствия! Так моя мама однажды лишилась собственной квартиры...
– Это, детонька моя, - продолжает старушка, - взаимное обязательство, скрепленное с помощью мага, кровью твоей матушки, твоей кровью да твоего опекуна. Он обязался тебя кормить, поить, одевать. А взамен получил право тобой распоряжаться. Может наказать за непослушание. Может не выпустить из деревни. А коли так порешит, хоть всю жизнь в своей избе держать.