Драконы Солернии
Шрифт:
– И в самом деле. Если бы не вы, шансов, что мой сынок вернётся было бы гораздо меньше, - ласково сказала сеньора ди Ландау.
– И ведь ваша работа ещё не закончена.
Ей я отказать не смог, хотя вся ситуация была глубоко неправильной. Я не имел права на такое отношение... Я же гомункулус, а не человек. У меня нет права на собственность, на свои желания, на собственное мнение... Но всё это я решил отложить до возвращения в Латану. Там я посоветуюсь с патроном Бастианом и матроной Маргаритой. Они точно поймут, что со мной
Вся семья отправилась провожать меня на вокзал. Я долго не мог заставить себя уйти в вагон, потому что люди продолжали стоять на перроне. Мне было неловко, что я создаю такие ситуации и заставляю других волноваться о себе. Мне было так странно. Раньше ни разу не происходило подобное.
Не то чтобы я совсем не знал заботы, но такой семейной теплоты не чувствовал ни разу.
Наконец, объявили, что "Полуденное Солнце" отправляется. Я долго смотрел в окно на провожающих, пока они не скрылись за поворотом.
Я покинул Бергенту, но на сердце у меня было неспокойно...
17
Стыдно признаться, но в пути я себе места не находил. На моё счастье мне выделили целое купе и я никому не мешал своим беспокойством. Я никак не мог уснуть ночью, садился, вставал. Ходил от одной стены до другой. Ровно два шага туда, два обратно.
В результате оделся и вышел в коридор вагона. Здесь места было больше, но при такой качке не слишком-то походишь.
Наконец, когда вагонные часы показали три часа ночи, я понял, что устал и попробовал заснуть ещё раз. Даже гомункулусам нужен сон, чтобы восстановить силы. Не могу сказать, что нам снятся какие-то особенные сны. Их я, как правило, не помню, обычно вокруг меня возникает какая-то темнота, но не в этот раз.
Меня преследовало повторяющееся видение: я снова в лодке, волны несут неизвестно куда, стараясь перевернуть утлое судёнышко. Вот поднимает вверх и бросает вниз - во тьму, в грохочущие воды, которые норовят сомкнуться надо мной, утащить ко дну. Я точно помню, что ди Ландау пытается совладать с парусом, но яростная вспышка молнии ясно высвечивает, что в лодке никого нет, только я один.
Я рванулся к парусу, чтобы поймать хлопающее на ветру полотнище, и проснулся. Молния оказалась ярким фонарём на узловой станции, бившим мне прямо в глаза. Солнце ещё даже не взошло, я проспал не больше часа.
Весь следующий день я помню, как в тумане.
На моё счастье я ехал без пересадок, иначе в таком состоянии потерялся бы на какой-нибудь станции. Вся моя радость от поездки на поезде куда-то улетучилась. Я просто никак не мог сосредоточиться на том, что эта поездка должна доставлять мне удовольствие. За последние пять дней, я еду на паровозе уже второй раз. Никогда ещё в моей жизни не происходило столько невероятных и занимательных событий, но как раз быть может из-за их невероятного количества я пребывал в таком нестабильном состоянии.
На меня посмотрели, как на сумасшедшего, потому что кто в своём уме вместо отдыха будет жаждать потрудиться, но министерские нашивки на моём кителе сослужили мне добрую службу, и меня хотя бы выслушали, не вызывая наряд полицейских и целителя.
– Если не побрезгуете, то можно покидать уголь. Умаетесь как пить дать, - осторожно предложил начальник поезда, сеньор Торре.
Я его искренне поблагодарил.
Будка встретила меня нестерпимым жаром от топки, влагой от котла и недоумёнными взглядами машинистов. Паровой движитель грохотал, шипел, свистел, взблёскивал стёклами монометров, водомеров и машинным маслом на стыках и вентилях. Вокруг были трубы и рукояти, как будто вены и артерии неведомого гигантского организма.
– Сеньору надо помочь устать, - вручая мне лопату, сообщил сеньор Торре своим подчинённым.
– Ну, это у нас быстро, - рассмеялся старший машинист с белой бородой. Он кивнул своему напарнику, мол, объясни что да как.
Тот совершенно не возражал свалить часть тяжёлой работы на кого-то ещё. Он объяснил, сколько забирать угля из тендера и как кидать его в топку. Сначала у меня не очень получалось равномерно распределять топливо, но через полчаса я наловчился.
Моё настроение резко пошло на поправку. Конец безделью! Я снова был нужным, у меня опять была работа.
К вечеру отношение машинистов ко мне здорово улучшилось, потому что я работал не покладая рук. Мне даже сделали комплимент, мол, в Министерстве не только белоручки сидят, которые бумажки перекладывают из одной стопки в другую.
– Или ты там истопником подрабатываешь?
– весело щурясь, спрашивал старший машинист.
– Всякое бывало, - невозмутимо отвечал я.
Машинисты сочли это шуткой и посмеялись. Вечером я распрощался с ними до утра, покинул будку и пошёл приводить себя в порядок: организм требовал мытья, воды и пищи. От тяжёлой работы в душном машинном отделении страшно хотелось пить. Жажду я утолил первым делом, а потом направился в уборную. После ледяной воды, мыла и бритвы я почувствовал себя гораздо лучше.
Вот уж где пригодились деликатесы от Пассеро! Я не заметил, как опустошил полкорзинки. Утром я ничего не мог в себя запихнуть, а после честной работы готов был быка заглотить в один присест.