Дракула против Гитлера
Шрифт:
Ее отцу, который все еще сохранял замечательную память, вероятно, приходилось прикусить себе язык, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не остановить нудный речитатив Лобенхоффера.
С точки зрения Люсиль, группа, собравшаяся в мэрии, показалась ей с колокольни в чем-то однородной. Они находились в абсолютном неведении относительно того, что страшное немецкое SS собирается прервать их праздничную пирушку.
Люсиль попыталась придумать способ предупредить своего отца, спасти его от грозящей опасности. Однако сама она не могла это сделать; Лобенхоффер может узнать ее. Может, в здании причта внизу есть телефон? Может, она сможет нанять кого-нибудь
Люсиль и Янош стали любовниками тогда, когда партизаны устроили засаду на автоколонну в лесу, их союз стал результатом праздничной победоносной вакханалии.
Янош также сыграл важную роль в спасении газеты «Брашов Аутоном» — именно он командовал танком, однако лицо его тогда было скрыто косынкой, поэтому Лобенхоффер его не узнает. Янош сможет предупредить отца и всех остальных. Стоит ли идти на такой риск?
Наведя бинокль на площадь внизу, она обнаружила, что Янош обжирается сосисками в хрустящем тесте за столиком Афины Вулы. Эта женщина при каждом удобном случае старалсь совать свою большую грудь прямо ему в лицо, кормя его собственноручно, словно скармливая лошади яблоко. Каким-то образом кусочки тертого картофеля падали в эту глубокую расщелину у нее меж грудей, заставляя ее залезать туда пальцами, чтобы их там отыскать. Похоже, у Яноша в эти секунды кружилась голова, когда он видел, как ее толстые пальцы ныряют в эту мясистую бездну.
Люсиль решила спуститься и вытащить его оттуда, и если уж не предупредить отца, то хотя бы спасти его от самого себя — задача, которая ей раньше удавалась.
Она уже начала засовывать бинокль обратно в сумку, когда услышала этот ужасный лязг и рев: колонна машин СС въехала на площадь со всех сторон, и ее грузовики перекрыли все возможные пути отхода с площади.
Полугусеничный вездеход со стоявшим в нем прямо офицером пёр как трактор прямо сквозь всю ярмарку, сокрушая своими колесами и гусеницами столики, ларьки и лавки, не обращая ни малейшего внимания на пешеходов, которые могли оказаться у него на пути. Перепуганное население отчаянно бросилось врассыпную из-под колес механического чудовища. Янош схватил какого-то застывшего на месте в испуге ребенка на руки буквально за несколько секунд до того, как малыша чуть не задавило.
Те, кто оказались в стороне, просто стояли, уставившись на то, как фашистские солдаты попрыгали с грузовиков и направили свои автоматы в толпу. Их движения были четкими и уверенными, что указывало на то, что они уже делали это раньше, и не раз. Командовавший операцией офицер сошел со своей машины невозмутимо и властно. Он повернулся к своему адъютанту и отдал какой-то приказ. Негромко — Люсиль не смогла разобрать слова. Он был из числа тех командиров, которые считали, что люди, говорящие слишком громко, делают это из-за собственной слабости.
Люсиль не слышала, что он сказал, но ей не пришлось об этом беспокоиться, так как адъютант повторил команду, выкрикнув своим людям:
«Арестовать цыган!»
И солдаты бросились выполнять приказ. Цыгане попытались скрыться, но негде было найти им убежища. Все улицы были перекрыты. Один цыган схватил свою жену и попытался вбежать во входную дверь булочной, скорее всего для того, чтобы сбежать через заднюю дверь. Раздался выстрел, и мужчина упал. Эхо этого выстрела разнеслось по всей площади, сменившись затем воем жены погибшего.
Все находившиеся на площади замерли на месте, там, где стояли.
Командир вошел в Ратушу, даже не взглянув ни разу на хаос, им только что здесь устроенный.
Люси затаила дыхание. Предупредить отца она уже не успеет. Он сидел у окна, не в силах отвести глаз от трагедии, происходившей внизу. Люсиль стала крутить наводкой бинокля, пока лицо его не заполнило весь ее объектив. Она увидела его убитые горем глаза, и с губ ее сорвался единственный жалобный крик:
«Отец».
…………………………
Профессор Ван Хельсинг слушал, как капитан Лобенхоффер, бубня, пробирается по ветвям своего генеалогического древа, как белка за желудями, позволив своим мыслям сосредоточиться на более важных вопросах — таких, например, как то, как и почему некоторые культуры стали считать себя выше других.
Он был свидетелем этого явления во всем мире. Англичане правят индийцами, турки презирают армян, немцы пренебрежительно смотрят свысока, хм, на всех, богатые считают, что бедные — это низший биологический вид. Он думал о своих собственных соотечественниках — голландцах — и их крайне низком мнении об африканцах, восточных культурах.
Богатый опыт Ван Хельсинга говорил о том, что каждая раса демонстрирует одну и ту же панораму человеческих характеристик, от самых низших до самых высоких, от интеллектуально развитых людей до идиотов, добрых и злых — в равных пропорциях. Но кроме того, имела место явно преобладающая, самая опасная тенденция — неразумная беспомощная пассивность, позволявшая процветать злу. Похоже, единой чертой, объединявшей надменных людей, была просто их неприкрытая власть над теми, кого они считали слабыми и покоренными. Редко можно было найти таких хвастливых самовлюбленных нарциссистов, считавших, что они обладают таким высокоблагородным статусом просто исходя из довольно случайного факта своего рождения — как это тевтонское хвастливое трепло Лобенхоффер.
И что было такого особенного в характере немцев, что побудило их начать столько войн за последние сто лет? Если Лобенхоффер мог служить каким-то примером, то само это их предположение о своем превосходстве над другими. Единственным катализатором, необходимым для этого ядовитого пивного варева, является харизматичный политик, знающий, как воспользоваться этим высокомерным предрасположением.
Лобенхоффер добрался до габсбургской ветки своего разветвленного австрийского дуба, когда его речитатив был внезапно прерван каким-то шумом, довольно значительным, доносившимся с площади из открытых окон. Какофония стали, лязгающей по камню, ворвалась в кабинеты мэрии, и все бросились к окнам посмотреть на источник грохота.
Ван Хельсинг увидел немцев, выкатившихся внизу на площадь. Он узнал эмблему SS и сразу же понял, что ситуация только что обострилась. Он увидел, как эсэсовцы жестко и четко вырвали из толпы всех цыган. Он увидел, как спокойно и холодно был застрелен мужчина, пытавшийся бежать — это был Траян, стойкий участник румынского Сопротивления.
Профессор стал внимательно осматривать площадь, пытаясь отыскать другого борца за свободу, Яноша. Молодой человек вернулся за стол своей матери, торговавшей венским шницелем, и занял там свое место. Янош был парнем очень пылким, быстро и остро на все реагировавшим, не факт что лидером, однако яростным бойцом.