Дракула
Шрифт:
— Это был, сударь, самый странный дом, в котором я когда-либо бывал в своей жизни. Провалиться мне на этом месте! В нем никто не жил лет сто. Там была такая пылища, что хоть спать ложись — жестко не будет. И все там такое старое и в таком запустении, что мы враз почуяли смрад былых времен. А уж старая часовня — так в ней просто дух от страха захватывало! Уж конечно, мы постарались поскорее унести оттуда ноги. Господи, предложи мне фунт в минуту, я бы все равно ни за что не остался там после того, как стемнеет.
Я вполне разделял его чувства, но не стал говорить, что тоже бывал в этом доме, иначе его претензии могли бы возрасти.
Одним выяснившимся
Позднее. Мы с Миной работали весь день и привели бумаги в порядок.
Дневник Мины Гаркер
30 сентября. Радость просто переполняет меня. Наверное, наступила реакция после периода постоянных опасений за Джонатана: не нанесли ли переживания в замке Дракулы непоправимого ущерба его здоровью. Сейчас мой муж умчался в Уитби, а у меня в душе все замерло от недобрых предчувствий. Однако активная деятельность ему явно полезна. Он никогда не был таким решительным и энергичным, как теперь. Милый, славный профессор Ван Хелсинг оказался прав: Джонатан — крепкий орешек, и испытания, которые слабого просто убили бы, делают его лишь более стойким. Он вернулся полный жизни, надежды, решимости; к вечеру мы все привели в порядок. Я очень волнуюсь. Наверное, любое живое создание, которое выслеживали бы так, как графа, вызвало бы сочувствие. Но то-то и оно, что это не человек и не зверь, а просто какое-то существо. Достаточно почитать дневник доктора Сьюворда о смерти Люси и о всех последующих событиях, чтобы в душе сразу иссякли все источники жалости.
Позднее. Лорд Годалминг и мистер Моррис приехали раньше, чем мы ожидали. Доктор Сьюворд и Джонатан ушли по делам, так что встретила их я. Для меня эта встреча была мучительной, ибо напомнила совсем недавние надежды Люси, прошло всего несколько месяцев. Конечно, Люси говорила им обо мне; оказалось, доктор Ван Хелсинг также «пел мне дифирамбы», как выразился мистер Моррис. Бедняги, никто из них не догадывается, что мне все известно о предложениях, которые они делали Люси. Чувствовали они себя неловко, не зная, насколько я посвящена в происходившее и о чем можно говорить со мной. Подумав, я решила, что лучше сразу открыть им все. Из дневника доктора Сьюворда мне известно, что они присутствовали при смерти Люси ее настоящей смерти, — поэтому, надо полагать, я не выдам преждевременно никаких тайн, если скажу им, что прочитала все бумаги и дневники, перепечатала их на машинке и мы с мужем только что привели все в порядок, выстроив события в хронологической последовательности. Итак, я вручила каждому из них по экземпляру и предложила тут же прочитать.
Лорд Годалминг, полистав свой экземпляр — получилась солидная стопка бумаг, — спросил:
— И это все вы перепечатали, миссис Гаркер? — А когда я кивнула, продолжал: — Не совсем понимаю, что вас побудило к этому, но вы такие милые, добрые люди и работали так серьезно и энергично, что мне остается лишь, не задавая лишних вопросов, постараться помочь вам. Я уже получил один урок,
Голос Артура дрогнул, в нем зазвучали слезы; закрыв лицо руками, он отвернулся.
Мистер Моррис на мгновение деликатно положил руку ему на плечо, а потом тихо вышел из комнаты. Мне кажется, есть нечто в самой природе женщины, что позволяет мужчинам открывать им душу, делиться чувствами, не испытывая при этом унижения мужского достоинства: оставшись со мной наедине, лорд Годалминг дал волю своему душевному состоянию.
Я села подле него на диван и взяла его руку. Надеюсь, он не счел это слишком смелым с моей стороны и не сочтет потом. Впрочем, я несправедлива к нему, ведь он — настоящий джентльмен. Видя, что сердце у него просто разрывается на части, я попыталась поддержать его:
— Я любила Люси и понимаю, что она значила для вас, а вы для нее. Мы были с нею как сестры. И теперь, когда ее больше нет с нами, позвольте мне быть вам сестрой и разделить ваше горе. Я знаю, как много выпало на вашу долю. Если сочувствие и сострадание хоть в какой-то мере могут поддержать вас, позвольте мне ради Люси помочь вам!
Несколько минут бедный Артур просто не мог справиться с собой. Казалось, нашла выход вся боль пережитого им в последнее время. У него началась истерика; и в тоске и отчаянии он то простирал руки к небу, то заламывал их. Он метался по комнате, а слезы потоком текли по его щекам. Мне было бесконечно жаль Артура, я обняла его. Он положил мне голову на плечо и плакал, как измученный ребенок.
Вероятно, в сердце каждой женщины живет материнское чувство, заставляющее нас быть выше предрассудков и мирской суеты. На мгновение мне показалось, что голова этого взрослого, охваченного горем человека — голова ребенка, которую, может быть, когда-нибудь я прижму к себе. Я гладила его волосы так, будто это был мой сын. В ту минуту у меня и мысли не было, что это может выглядеть странно.
Вскоре Артур успокоился, попросил извинить его и сказал, что в минувшие дни и ночи — томительные дни и бессонные ночи — он ни с кем не мог поделиться своим горем. Не было женщины, с которой, учитывая чудовищные обстоятельства, сопутствовавшие его горю, он мог бы откровенно поговорить.
— Теперь я понял, как я страдал, — сказал он, вытирая глаза, — но пока не знаю, и, наверное, лишь со временем в полной мере оценю, что значило для меня ваше сочувствие, хотя и сейчас уже глубоко признателен вам. Позвольте мне стать вашим братом на всю жизнь — ради нашей дорогой Люси!
— Ради нашей дорогой Люси, — ответила я, пожимая ему руку.
— И ради вас, — добавил он. — Сегодня вы навсегда завоевали мое почтение и благодарность. И если когда-нибудь в будущем вам понадобится помощь, знайте, вам не придется долго ждать. Конечно, дай бог, чтобы ничто не затмило солнца в вашей жизни, но, если возникнет необходимость, обещайте, что известите меня.
Артур был очень серьезен.
— Обещаю, — сказала я, поняв, что это успокоит его.
Проходя по коридору, я увидела мистера Морриса, смотревшего в окно. Услышав мои шаги, он обернулся:
— Как Арт? — спросил он и заметил мои красные глаза. — А, я вижу вы его утешали. Бедняга! Ему это необходимо. Только женщина может помочь мужчине, когда у него сердечное горе.
Сам он так стойко переносил свое горе, что у меня просто защемило сердце. В руках у него была рукопись; прочитав ее, подумала я, он поймет, как много мне известно. И я сказала ему: