Дракула
Шрифт:
Видимо, это произвело на него впечатление: он заткнул пальцами уши и зажмурил глаза, как маленький мальчик, которому намыливают лицо. Это тронуло меня, напомнив, что, в сущности, я и имею дело с ребенком — только у этого ребенка измученное жизнью лицо и седая щетина на щеках. Было очевидно, что больной утратил душевное равновесие, и, зная, как трудно он воспринимает чуждые ему представления, я решил попытаться вместе с ним пройти этот путь. Прежде всего нужно было восстановить его доверие, поэтому я спросил довольно громко, чтобы он расслышал меня сквозь заткнутые уши:
— Вам
Ренфилд отреагировал моментально — покачал отрицательно головой и со смехом сказал:
— Ни в коем случае! В конце концов, мухи — несчастные создания, — и, помолчав, добавил: — К тому же не хочу, чтобы их души жужжали вокруг меня.
— А пауки?
— К черту пауков! Какой от них прок? Ни поесть, ни… — Тут он внезапно замолчал, как будто коснулся запретной темы.
«Вот так так! — подумал я. — Второй раз он вдруг замолкает на слове „пить“, что это значит?»
Ренфилд, казалось, понял свое упущение и засуетился, стараясь отвлечь мое внимание:
— Да все это гроша ломаного не стоит. «Крысы, мыши и прочие твари», как сказано у Шекспира, [116] их можно назвать «трусливым содержимым кладовых». Вся эта чепуха для меня — в прошлом. Вы можете с равным успехом просить человека есть молекулы палочками и пытаться заинтересовать меня низшими плотоядными; я-то знаю, что меня ждет.
— Понимаю, — хмыкнул я. — Вам хочется чего-то покрупнее, во что можно вонзить зубы? Как насчет слона на завтрак?
116
Шекспир У. Король Лир, акт III, сцена IV. Перевод М. Лозинского.
— Что за вздор вы говорите!
Больной достаточно расслабился, можно было еще раз нажать на него.
— Интересно, — произнес я задумчиво, — какая душа у слона?
И снова преуспел — он упал со своих высот и стал как ребенок.
— Не хочу никаких душ — ни слона, ни любой другой твари, — пробормотал Ренфилд и несколько минут подавленно молчал, потом вскочил со сверкающими глазами и всеми признаками крайнего волнения. — К черту вас и ваши души! — закричал он. — Что вы надоедаете мне этими душами?
Он с такой ненавистью посмотрел на меня, что я невольно подумал о возможности нового покушения и свистнул в свисток. Однако он в ту же секунду успокоился и сказал:
— Извините, доктор, я забылся. Вам не нужна помощь. Я так взволнован, что легко выхожу из себя. Если бы вы знали, какая передо мной стоит проблема, что мне предстоит решить, вы бы пожалели и простили меня, проявив терпимость. Пожалуйста, не надевайте на меня смирительную рубашку, я не могу свободно думать, когда тело сковано по рукам и ногам. Уверен, вы меня поймете!
Больной явно владел собой. Поэтому я успокоил и отпустил прибежавших санитаров. Когда дверь за ними закрылась, Ренфилд сказал с достоинством и теплотой:
— Доктор Сьюворд, вы так внимательны ко мне. Поверьте, я очень-очень вам благодарен!
Решив,
он остерегается употреблять слово «пить»,
боится быть обремененным чьей-либо душой,
не боится «жизни» в будущем,
презирает все низшие формы жизни, хотя и опасается, что их души будут его преследовать.
Логически все это свидетельства одного и того же! Он уверен, что обретает некую высшую жизнь. И боится последствий — бремени души. Значит, его интересует человеческая жизнь!
А почему он так уверен?
Боже милосердный! У него был граф, и затевается какое-то новое скверное дело!
Позднее. Я пошел к Ван Хелсингу и рассказал ему о своих подозрениях. Он призадумался, потом попросил отвести его к Ренфилду. Подойдя к двери палаты, мы услышали — больной весело, как прежде, поет. Мы вошли и с изумлением увидели, что он сыплет на подоконник сахар, как раньше. По-осеннему вялые мухи начали слетаться в палату.
Мы попытались навести его на тему нашего последнего разговора, но он не реагировал и продолжал петь, будто нас в комнате не было. Достав клочок бумаги, он вложил его в свою записную книжку. А мы так и ушли ни с чем.
Да, интересный он экземпляр, сегодня ночью надо за ним понаблюдать.
Письмо от «Митчелл, сыновья и Кэнди» — лорду Годалмингу
1 октября
Милостивый государь!
Мы всегда рады быть Вам полезными. Сообщаем по Вашей просьбе, переданной нам мистером Гаркером, следующие сведения о продаже и покупке дома № 347 по Пикадилли. Продавцы — поверенные покойного мистера Арчибалда Уинтер-Саффилда. Покупатель — знатный иностранец, граф де Билль, он сам произвел покупку, заплатив всю сумму наличными. Более нам ничего о нем не известно.
Всегда к услугам Вашей светлости
«Митчелл, сыновья и Кэнди».
Дневник доктора Сьюворда
2 октября. Вчера ночью я установил пост наблюдения в коридоре и велел санитарам фиксировать все звуки из палаты Ренфилда и в случае чего-то необычного немедленно звать меня.
После обеда миссис Гаркер пошла спать, а мы собрались в кабинете у камина и обсуждали итоги дня. Одному Гаркеру удалось узнать что-то новое, и это, надеемся, приведет нас к важным результатам.
Перед сном я прошел к палате Ренфилда и посмотрел в глазок. Он спокойно спал, грудь ритмично поднималась и опускалась.
Утром дежурный сообщил мне, что вскоре после полуночи Ренфилд проснулся, довольно громко молился, и вроде бы ничего больше не было слышно. Его отчет вызвал у меня подозрение, и я спросил прямо, не заснул ли он на дежурстве.
Сначала он отрицал, а потом признался, что немного вздремнул. Плохо, что людям нельзя доверять и приходится следить за исполнением поручений.