Дракула
Шрифт:
— Слава богу, — прервал я его, — есть еще один экземпляр в сейфе!
Лицо Артура просветлело на мгновение, но потом снова омрачилось.
— Я сбежал вниз по лестнице — никого. Заглянул в палату Ренфилда, и там — никого, кроме… — И он вновь замолчал.
— Продолжайте, — хрипло сказал Гаркер.
Артур опустил голову и, проведя по пересохшим губам кончиком языка, закончил:
— Бедняга умер.
Миссис Гаркер подняла голову и, обведя нас взглядом, произнесла со значением:
— На все воля Божья!
Я почувствовал, что Артур что-то недоговаривает.
— Ну а вы, друг Квинси, можете что-нибудь добавить?
— Немного. Возможно, это и важно, хотя сейчас трудно сказать. Я решил разведать, куда двинется граф, выйдя из дома. Но не нашел его, зато видел,
Последние слова Квинси цедил сквозь стиснутые зубы. Минуты две все молчали, мне казалось, я слышу биение наших сердец. Потом Ван Хелсинг, очень нежно положив руку на голову миссис Гаркер, сказал:
— А теперь, мадам Мина, бедная, дорогая, милая мадам Мина, расскажите нам подробно, что произошло. Видит бог, я не хочу расстраивать вас, но необходимо, чтобы мы знали все. Теперь еще более, чем прежде, нужно действовать быстро, решительно и предусмотрительно. Близок день, когда все это наконец кончится, а теперь нам нужно извлечь урок.
Бедная, славная миссис Гаркер дрожала, нервы ее были на пределе, она припала к мужу, пряча голову у него на груди. Но потом гордо выпрямилась и протянула руку Ван Хелсингу, который взял ее и, наклонившись, почтительно поцеловал. Муж обнимал ее, словно стремясь защитить. После паузы, видимо собравшись с силами, она начала:
— Я приняла снотворное, которое вы любезно приготовили для меня, но оно долго не действовало. Сна не было ни в одном глазу, меня начали одолевать какие-то страшные фантазии, мысли о смерти, вампирах, о крови, боли и страдании. — Муж ее невольно застонал; она повернулась к нему и сказала с любовью: — Не волнуйся, дорогой! Будь храбрым, сильным и помоги мне перенести это страшное испытание. Если бы ты знал, как мне трудно говорить об этом кошмаре и как я нуждаюсь в вашей поддержке. Итак, я поняла, что лекарства мало, нужно помочь его действию концентрацией воли, и решила заснуть во что бы то ни стало. Наверное, я заснула, потому что больше ничего не помню. Когда Джонатан пришел, я не просыпалась; потом помню, он уже лежал около меня, а в комнате стелился знакомый легкий белый туман. Не помню, рассказывала ли я вам об этом, но вы прочтете в моем дневнике. Меня охватило уже знакомое чувство смутного страха, я ощущала чье-то присутствие. Попробовала разбудить Джонатана, но он спал крепко и не просыпался, как будто не я, а он принял снотворное. Я очень испугалась и в страхе оглядывала комнату. Тут сердце у меня просто упало: рядом с постелью стоял высокий, худой человек в черном, возникший из тумана. Я сразу узнала его по описаниям. Восковое лицо, резкий, орлиный нос, освещенный узкой полоской света, красные губы, острые белые зубы, красные глаза, которые я уже видела при заходе солнца в окнах церкви Святой Марии в Уитби. Узнала я и красный шрам у него на лбу — след от удара Джонатана. Я бы закричала, но меня будто парализовало. Тут он угрожающе зашептал, показывая на Джонатана: «Тихо! Если вы издадите хоть один звук, я размозжу ему голову прямо у вас на глазах».
Я была в слишком большом смятении, чтобы хоть что-то сказать или сделать. С язвительной улыбкой он одной рукой крепко взял меня за плечо, а другой — обнажил мое горло, сказав при этом: «Сначала легкая закуска в награду за мои труды. Только не волнуйтесь, пора привыкнуть: уже не впервые ваши вены утоляют мою жажду!» Я была в полной растерянности, но, что довольно странно, не ощущала ни малейшего желания сопротивляться. Видимо, он гипнотизирует жертву. О боже мой! Боже, сжалься надо мною!.. И он припал своими мерзкими губами к моему горлу!
Ее муж снова застонал. Миссис Гаркер, сжав его руку, посмотрела на него с таким сочувствием, будто пострадал он, а не она, и продолжала:
— Силы покидали меня, я была в полуобмороке. Сколько длился этот кошмар, не знаю; мне показалось, прошло много времени, прежде чем он оторвал от меня свой гадкий, ужасный, ухмыляющийся рот. С его губ капала свежая кровь!..
Это
— Потом он сказал мне с усмешкой: «Итак, вы, вместе с остальными, намерены тягаться со мной, хотите помочь этим наивным простецам выследить меня и расстроить мои планы. Но теперь вы знаете, а вскоре узнают и они, что значит встать мне поперек дороги. Им следовало бы беречь свои силы для защиты дома, а они строят козни против меня — это против меня-то, мастера интриг и борьбы, повелевавшего народами еще за сотни лет до их рождения! Разумеется, я обвел их вокруг пальца. И вы, столь бесценная для них, сделались плотью от плоти моей, кровью от крови моей, породнившись со мной; сначала вы будете моим живительным источником, а потом — спутницей и помощницей. Но в свою очередь вы будете отомщены за то, что они не уберегли вас; ведь никто из них не пришел вам на помощь. Но пока вы должны быть наказаны за то, что сделали. Вы участвовали в кознях против меня и теперь станете подвластны моему зову. Как только я мысленно прикажу вам: „Приди!“ — вы помчитесь на мой зов через моря и океаны; для этого я сделаю вот что!» И он распахнул свою рубашку и длинными острыми ногтями вскрыл вену у себя на груди. Брызнула кровь, и он, схватив меня за руки, стал прижимать мой рот к ране так, что я должна была или задохнуться, или глотнуть… О боже мой! Боже мой! Что я сделала? Чем я провинилась, что заслужила такое наказание? Ведь я всегда старалась жить кротко и честно. Господи, смилуйся! Сжалься над бедной душой, которой грозит опасность большая, чем смерть; смилуйся над теми, кому она дорога!
И миссис Гаркер начала тереть губы, как бы желая очистить их от скверны.
Стало светать. Гаркер молчал и был спокоен, но на лицо его во время ужасного рассказа легла тень, которая все более сгущалась, и, когда блеснула первая полоска утренней зари, лицо стало еще темнее в сравнении с поседевшими за ночь волосами.
Мы договорились, что один из нас будет все время неподалеку от несчастных супругов, а потом соберемся все вместе и обсудим план действий.
Одно не вызывает у меня сомнений: солнце взошло сегодня над самым несчастным домом на всем протяжении своего дневного пути.
ГЛАВА XXII
Дневник Джонатана Гаркера
3 октября. Взялся за дневник — должен что-то делать, иначе сойду с ума. Шесть утра. Через полчаса мы должны собраться в кабинете и позавтракать; профессор Ван Хелсинг и доктор Сьюворд считают, что голод — не помощник в нашем деле. Да, видит бог, сегодня нам потребуется много сил. Буду при малейшей возможности вести записи — лишь бы не думать. Стану описывать все подряд и важные события, и мелочи, ведь именно мелочи могут оказаться наиболее поучительными. Хотя никакой урок, большой или малый, наверное, уже не сделает нас с Миной счастливыми. Но нужно верить и надеяться. Бедная Мина сейчас сказала мне — при этом слезы градом лились по ее щекам, — что в несчастьях и испытаниях проверяется наша вера и мы должны верить, несмотря ни на что, и Бог в конце концов поможет нам. В конце концов! О боже мой! В каком конце?.. Надо действовать! Действовать!
Когда профессор Ван Хелсинг и доктор Сьюворд вернулись из комнаты бедного Ренфилда, мы стали обсуждать ситуацию. Доктор Сьюворд рассказал, что они с профессором Ван Хелсингом нашли Ренфилда на полу, все лицо его было разбито, а шея сломана. Доктор Сьюворд спросил дежурного на посту в коридоре, слышал ли тот что-нибудь. Дежурный слышал, правда, в полудреме, голоса в палате, затем Ренфилд несколько раз громко выкрикнул: «Боже! Боже! Боже!» потом раздался шум, будто что-то падало; вбежав в палату дежурный нашел больного на полу, лицом вниз — так, как позднее увидели его профессор и доктор. На вопрос Ван Хелсинга, слышал ли он «голоса» или «голос», дежурный не мог ответить определенно: сначала ему вроде бы послышались голоса, но в палате находился только Ренфилд, значит, был все-таки один голос. При этом он мог поклясться, что слово «Боже» произнес Ренфилд.