Дракула
Шрифт:
Гаркер попробовал выяснить это на практике — большим кривым непальским кинжалом он в бешенстве замахнулся на графа. Удар был страшный, граф спасся лишь благодаря дьявольской ловкости, с которой отпрыгнул назад. Опоздай он на секунду — и острое лезвие пронзило бы его сердце. Теперь оно лишь полоснуло его сюртук, из разреза посыпались деньги и золотые монеты. Лицо графа стало таким жутким, что я испугался за Гаркера, хотя видел, что он приготовился ко второму удару. Невольно я подался вперед, подняв левую руку с распятием и Святыми Дарами, тут же ощутил в ней могучую силу. Мои друзья невольно сделали то же самое, и я не удивился, когда монстр, съежившись, отступил. Выражение лютой
В следующую секунду граф, увернувшись от удара, ловко проскользнул под рукою Гаркера, схватил с пола горсть монет, пронесся через комнату и выпрыгнул в окно. Оконное стекло разлетелось вдребезги, а вампир упал на каменные плиты двора. Сквозь звон разбитого стекла было слышно, как звякнули, ударившись о них, золотые соверены.
Мы бросились было за ним, но он уже вскочил, целый и невредимый, и, перебежав двор, распахнул ворота конюшни. Потом обернулся и крикнул нам:
— Хотите загнать меня в угол? Да вы же как стадо баранов на бойне! Все вы еще горько пожалеете об этом! Думаете, оставили меня без убежища, но у меня их много. Месть моя только начинается! И будет продолжаться многие века, время работает на меня. Женщины, которых вы любите, уже мои, а с их помощью и вы станете моими — холопами, выполняющими мои приказания, шакалами, ждущими моих подачек. Понятно?
И, презрительно засмеявшись, граф исчез в конюшне, мы услышали скрежет ржавого засова. Где-то открылась и захлопнулась дверь. Было ясно, что бежать за ним через двор бессмысленно, мы бросились в переднюю. Профессор крикнул нам:
— Мы многое узнали сейчас! Несмотря на свои громкие слова, бестия боится нас, боится времени, боится нужды! Если бы это было не так, монстр не спасался бы бегством! Сам тон выдает его — или мои уши меня обманывают. Зачем ему подбирать деньги? Скорее за ним! Представьте себе, что вы гонитесь за хищным зверем. А я уж постараюсь не оставить здесь ничего ценного для него, если он вздумает вернуться.
И он положил в карман оставшиеся деньги и пачку документов, а остальное бросил в камин и спичкой разжег его.
Лорд Годалминг и Моррис выбежали во двор, а Гаркер спустился туда через окно, но ворота конюшни оказались запертыми. Пока их открывали, графа и след уж простыл. На конюшне никого не было. Мы с Ван Хелсингом пытались разузнать о нем на заднем дворе, но никто ничего не видел.
Надвигались сумерки, до захода солнца оставалось мало времени. Пришлось признать, что эту партию мы проиграли; с тяжелым сердцем пришлось согласиться с профессором, когда он сказал:
— Вернемся к мадам Мине — бедной, бедной, дорогой мадам Мине. Все, что можно, мы сегодня сделали. А теперь должны по крайней мере защитить ее. И не нужно впадать в отчаяние. Остался всего один ящик, найти его необходимо, после этого все будет хорошо.
Ван Хелсинг говорил уверенно, чтобы успокоить Гаркера. Бедняга был совсем подавлен и лишь время от времени издавал тихие стоны, видимо думая о свой жене.
Печальные, мы вернулись домой, где нас ждала миссис Гаркер, внешне выглядевшая совершенно спокойно, что делало честь ее стойкости и благородству. Увидев наши лица, она побледнела как смерть; на мгновение закрыла глаза, как будто молилась про себя, потом спокойно сказала:
— Не знаю, как мне вас всех благодарить! О, мой бедный, милый Джонатан! — И она поцеловала седую голову мужа. — Все еще будет хорошо, дорогой! Бог защитит нас, если будет на то Его воля.
Бедняга
Мы поужинали все вместе без особого аппетита, но все-таки немного повеселели, во всяком случае, почувствовали себя менее несчастными и обрели надежду на завтрашний день. Верные своему обещанию, мы рассказали миссис Гаркер все, что произошло. Она слушала спокойно, без страха, лишь изредка бледнея как снег, когда ей казалось, ее мужу угрожала опасность, и краснея при описании проявлений его преданности ей. Когда мы дошли до эпизода с Гаркером, отважно бросившимся на графа, она прильнула к руке мужа, будто защищая его от всех возможных несчастий.
Миссис Гаркер молчала, пока мы не закончили повествование и не стало ясно наше положение. Тогда, не выпуская руки мужа, она встала и заговорила. О, если б я мог передать эту сцену: славная, милая, добрая женщина во всей лучезарной красоте своей молодости и вдохновения, с красным шрамом на лбу, о котором она постоянно помнила и при виде которого у нас сжимались зубы; ее мягкость и доброта на фоне нашей сумрачной ненависти, ее вера — на фоне наших страхов и сомнений. И мы знали что она, при всей своей доброте, чистоте и вере, была парией, отверженной Богом.
— Джонатан, — сказала миссис Гаркер, и это имя в ее устах прозвучало как музыка, исполненная любви и нежности, — дорогой Джонатан и вы, мои верные друзья, я хочу, чтоб вы помнили кое о чем в это ужасное время. Конечно, вы должны бороться и даже уничтожить монстра, как вы уничтожили подставную Люси, чтобы истинная, всеми нами любимая Люси перестала страдать. Но пусть вас ведет не ненависть. Бедная душа, сотворившая весь этот кошмар, и сама достойна великого сожаления. Вы только представьте себе, как же он обрадуется, когда его худшая половина будет уничтожена, а лучшая — обретет бессмертие. Пожалейте убийцу, хотя это не должно помешать вам его уничтожить.
Лицо ее мужа потемнело и напряглось. Он инстинктивно так сжал ей руку, что костяшки его пальцев побелели. Но она даже не поморщилась, хотя, знаю, ей было больно, и лишь смотрела на него умоляющими глазами. Он же вскочил, резко отняв у нее свою руку, и закричал:
— Дай бог, чтоб он наконец попался мне в руки, уж я-то уничтожу его земную жизнь. И если бы мог на веки вечные отправить его душу в ад, то охотно сделал бы и это!
— О, тише! Тише! Ради бога, не говори такое, Джонатан, муж мой, ты просто повергаешь меня в ужас. Подумай, мой дорогой, — весь этот долгий, бесконечный день я думала об этом. Быть может… когда-нибудь… и я буду нуждаться в жалости, и кто-нибудь, как вы теперь, с теми же основаниями для гнева откажет мне в милосердии! О муж мой! Если б могла, я бы не стала говорить тебе это, и молю Бога отнестись к твоим безумным словам лишь как к вспышке любящего человека, омраченного горем. О Господи, взгляни на его седые волосы — свидетельство страданий того, кто за всю свою жизнь никому не причинил зла и на чью долю выпали такие муки.
Невозможно было удержаться от слез. Да мы их и не стеснялись. Миссис Гаркер тоже заплакала, увидев, что ее увещевания подействовали. Муж бросился перед ней на колени и обнял ее, спрятав лицо в складках платья. Ван Хелсинг кивнул нам, и мы тихо вышли, оставив эти любящие сердца наедине с Богом.
Прежде чем лечь спать, профессор сделал все необходимое, чтобы вампир не вошел в их комнату, и уверил миссис Гаркер в ее полной безопасности. Милая женщина и сама хотела верить в это и, явно ради мужа, старалась выглядеть спокойной. Это далось ей непросто. Ван Хелсинг оставил им колокольчик, чтобы в случае необходимости они позвонили.