Драма Иова
Шрифт:
Эти поиски часто неплодотворны потому, что проблема зла ставится и решается на теоретическом уровне. Когда мы ставим вопрос зла чисто теоретически, нам в конце концов начинает казаться, что никакого зла нет. Человеческий ум исследует структуру бытия так, что зла в ней не находит. После множества тончайших дискуссий мы приходим к выводу, что в мире существует только добро, что то, что мы называем злом, в действительности есть только орудие добра. В качестве примера такого теоретического исследования можно взять хотя бы труд A. Ryckmans’а «Le probl`Ame du mal» (Bruxelles, 1933), в котором, что характерно не только для этого труда, видно как зло растворяется в умственном анализе. Скажем, о смерти, которую мы считаем величайшим физическим злом, Ryckmans говорит как о натуральном результате жизни. Он говорит, что та жизнь, какую мы знаем, непонятна без смерти. Так по какому же праву, спрашивает Ryckmans, живое существо может хотеть бессмертия? По какому праву оно хочет того, что ему не свойственно? Он говорит, что бессмертие не заложено природой ни в человеке, ни в животном, оно не врожденная вещь. Поэтому жажда бессмертия только иллюзия, не имеющая в самой жизни никакого основания. Поэтому смерть никакое не зло, ибо зло есть недостаток того, что должно быть. Смерть была бы злом для всякого живого существа только в том случае, если бы это существо должно было бы иметь в себе это бессмертие и в тоже время если бы его не хватало.Однако для жизни бессмертие необязательно, поэтому и смерть для нее никакое не зло, но только естественное развитие и постепенное иссякание ее жизненных сил. Поэтому Ryckmans свои рассуждения о смерти и
Подобным образом Ryckmans рассуждает и о страдании. Он утверждает, что было бы абсурдным утверждать возможность мира, в котором не было бы страдания. Страдание внедрено в структуру мира, оно возникает из этой структуры и составляет одну из ее частей. Оно для мира совершенно естественно. Страдание для человеческого организма врожденная вещь. Страдания это предупреждение о том, что в нашем существе или в нашей жизни не все благополучно. Они — сигналы к тому, чтобы мы чего-то остерегались, чего-то избегали бы или как-то устроились бы. Поэтому они отнюдь не плохи, но хороши, ибо они есть средства сохранения нашей экзистенции. Таким образом, анализ страданий Ryckmans заканчивает выводом: «Мы доказали, что на самом деле множество зол не составляют никакой проблемы, ибо их необходимость и полезность несомненна, или – они естественно неизбежны. Что касается других, смысл которых для нас в нашей экзистенции непостижим, остается только признать свое незнание, соглашаясь с тем, что если все сущее экзистирует по желанию Совершенного Бытия, то это сущее в своей случайности составляет законченный и совершенный порядок». Иначе говоря, всякое зло полезно. Только пользу и смысл одного зла мы понимаем, а другого не понимаем. Однако то зло, которое нам непонятно, понятно Богу, который видит смысл и его пользу и тем самым превращает его в добро. Таким образом, в любом случае страдания не есть зло.
Подобные примеры, часто встречающиеся в трудах по теодицее, ярко показывают, что проблема зла ускользает от тех, кто ее решает. Здесь сразу может показаться, что вопрос зла самый трудный и самый запутанный вопрос. Но когда мы его проанализируем, оказывается, что зла и вовсе нет. То, что нам представлялось злом, предстает как неизбежное добро. Таким образом, Leibniz, который первым решился дать теоретическую теодицею, не напрасно провозгласил, что мир есть самый совершенный, такой, каким только Бог смог его создать.
Но разве, уничтожив умом вопрос зла, мы тем самым уже уничтожаем и самозло? Разве логика доказала, что смерть, страдание, ошибка врождены и потому хороши и полезны? И разве тем самым мы их превращаем в хорошие в действительности? Ум, взявшись за проблему зла, ее анализирует и зла не находит. Но мы определенно чувствуем, что в этой работе ума кроется какая-то ошибка, что такое уничтожение зла нас не удовлетворяет, ибо мы все равно чувствуем, что зло остается и действует. Что с того, что мы знаем, что смерть естественное завершение жизни, если мы этого конца не хотим, боимся его и переживаем его как самую страшную вещь. Что с того, что мы знаем, что страдания это сигналы для нашей экзистенции и средства нашего сохранения, если мы душой и телом хотим от них избавиться. Что с того, что мы знаем, что ошибки многое дали для развития прогресса науки, если мы все равно терзаемся и сожалеем о совершенных ошибках. Теоретическое освещение всех этих вещейкак добра еще отнюдь не превращает их в добро в себе и потому не убеждает и не успокаивает нашу душу.
В чем заключается здесь ошибка? Почему ум не находит зла? Потому, что теоретическое решение проблемы зла всегда приводит к тому, что зло мы делаем позитивным. Это видно из приведенных выше примеров. Если смерть есть естественный результат жизни, если страдания сигналы к сохранению экзистенции, если ошибка стимул для развития науки, а грех стимул для развития нравственности, следовательно, все это зло позитивно. Чистая недостаточность, которая есть зло, не может быть ни результатом, ни сигналом, ни стимулом. А если злу мы придаем именно такое значение, то тем самым придаем ему и позитивное содержание и делаем его уже не злом. Такова неизбежная судьба ума. Уже со времен Парменида30 философы провозглашают, что познаваемо может быть только бытие. Не-бытие не может быть ни познаваемо, ни выражаемо, ибо оно не имеет никакого содержания. Не-бытие можно только переживать, но не познать. Познать можно только то, что позитивно, что имеет хоть какое-то позитивное содержание. Поэтому, как только мы свой ум направляем на зло, мы тут же ему придаем позитивное начало; мы тут же превращаем его в бытие и тем самым делаем его уже не злом, ибо всякое бытие есть добро. Делание зла позитивным есть неизбежный результат его теоретического исследования.
В этом как раз и кроется трагизм этой проблемы. Зло есть небытие. На этом необходимо поставить акцент. В нем нет никакой позитивной основы и никакого позитивного содержания. Нет и быть не может. Зло действительно есть недостаток, недостаточность, отрицание. Невероятные метафизические выводы основываются на том, что зло считается позитивным и его ставят рядом с добром, как бытие подле бытия. Таким образом поступило манихейство31первых веков, опираясь на восточный дуализм. Когда зло делают позитивным, все бытие раскалывается на два несообщающихся, несоединяемых, вечно противоречащих начала; трансценденция раздробляется на два источника;рядом с добрым Богом встает злой бог; рядом с доброй действительностью — злая действительность. Ариман32 постоянно выходит из своей тьмы и взбирается наверх, дабы осмотреть светлое царство Ормузда33. Поэтому христианство во все времена боролось с этим дуализмом и тем самым с пониманием зла как бытия. Зло есть недостаточность бытия. Оно есть не-бытие в подлинном смысле. Но именно поэтому оно и не может быть познано умом. Если иногда говорится, что нет того плохого, из которого не вышло бы что-то хорошее, то это всего лишь иллюзия, только неумение найти логическую ошибку post или cum hos ergo proptes hoc34. Если после зла и приходит добро, то это добро отнюдь не исходит из зла. Зло ни в каком смысле не может быть причиной добра и его источником. Добро всегда рождается только из добра. Только ум, который не знает зла как небытия, считает зло причиной добра. Не зная зла как небытия, он придает ему позитивное содержание, наделяет его свойствами добра и из них производит другое добро. В этом и заключается несостоятельность ума перед лицом зла. Будучи небытием, зло не может служить объектом ума. Поэтому теоретически и рационально поставленная проблема зла не может быть разрешена. А если ум все же вознамеривается ее решать, тогда он замечает, что зло ускользает от него, растворяется в его анализе, но при этом нисколько не уменьшается ни в человеческой жизни, ни и в структуре всего мира.
Не означает ли это, что проблема зла вообще не может быть решаема и разрешима человеком? Вопрос двусмысленный. Зло принадлежит нашей экзистенции. Оно есть в ней самой. Оно — не идея, не теория, но наша ощущаемая и обитаемая действительность. Между тем все проблемы экзистенции можно решать двояко: теоретически и экзистенциально. Теоретическое решение какой-либо проблемы это проникновение ума в ее суть и смысл и выражение этой сути и смысла в общей, для всех приемлемой формуле. Экзистенциальное решение проблемы есть ее переживание, установка по отношению к ней и реакция на нее своего личного Я. Теоретическое решение ведет к общей формуле. Экзистенциальное решение ведет к индивидуальному ответу. Таким способом можно решать всю нашу экзистенцию. Всякий жизненный вопрос мы можем решать для себя теоретически и каждый можем так или иначе для себя разрешить. Это касается и зла. Зло мы тоже можем пытаться решать теоретически, то есть стараться постичь его сущность, его смысл и все это выразить в общей формуле. Однако эти усилия неплодотворны. Зло, будучи небытием, не обладает никакой позитивной сущностью и смыслом, поэтому оно и не может
Так как же Иов разрешил вопрос зла? Какова была его установка в ситуации страдания? Какой смысл он придавал своим страданиям? Ответ на эти вопросы, вне сомнения, ничего не даст для теоретического разрешения проблемы зла. Но он многое может дать для экзистенциального разрешения проблемы, ибо каждый человек в своей экзистенции является, в большей или меньшей степени, Иовом. Поэтому и на выбор каждого может воздействовать пример Иова.
Когда Иов поднялся в своей боли и произнес свое первое слово, проклиная день своего рождения, он выдвинул проблему страдания во всей ее остроте: лучше не родиться, нежели быть настигнутым страданием. Постановка вопроса действительно зловеща, и первая речь Иова наиболее зловеща из всех последующих. Поэтому совершенно понятно, почему друзья Иова тут же начинают искать смысл страдания, они чувствуют, что от их усилий зависит судьба Иова. Если страдание не имеет смысла, оно уничтожает человека и тогда Бог превращается в преследователя человека, в насмешника, в разрушителя творения рук своих. А если оно имеет смысл, то какой? Вот дилемма, перед которой Иов поставил своих друзей и перед которой оказывается всякий, столкнувшись с непомерным страданием. Поэтому друзья Иова и приготовились говорить.
Первым встал Елифаз Феманитянин. О его ответе мы уже говорили. Сущность его тезиса заключается в утверждении, что ни один человек нечист в глазах Бога. Каждый человек преступен и поэтому каждый заслуживает наказания. Наказание необходимо. Страдание и есть такое наказание за грехи. Господь наказывает грешников. Это подтверждает не только опыт, но старцы и мудрецы, которые из поколения в поколение передают мысль, что грешник «не надеется спастись от тьмы; видит пред собою меч» (15, 22). Его настигают всякие напасти и беды и дни его сочтены (15, 23–35). Но, с другой стороны, страдание есть знак того, что Господь призывает человека к покаянию. И если человек это осознает, сожалеет, просит прощения, тогда Бог спасает его. Поэтому Елифаз и говорит, что «Блажен человек, которого вразумляет Бог» (5, 17), ибо таким образом ему предоставляется возможность увидеть свою вину и избавиться от нее. Страдание, по мнению Елифаза, есть вразумление Вседержителя. Таким образом, он советует Иову не пренебрегать этим вразумлением, ибо Господь сам «причиняет раны, и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют» (5, 18). С этим тезисом Елифаза соглашаются и два других его друга. Софар Наамитянин на утверждение Иова, что он будто бы не виновен, резко отвечает, что если бы только Бог возговорил, то Иову тут же бы стали понятны грехи его. Человек ведь не знает тайн Господа. Он ведь «рождается подобно дикому осленку» (11, 12) и ему надо учиться мудрости. То же самое утверждает и Вилдад Савхеянин. Он, как и Елифаз, прибегает к опыту «прежних родов» и образно спрашивает: «Поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды?» (8, 11). Иначе говоря, разве страдание возникает там, где нет греха? Дети Иова были виновны, поэтому Бог «и предал их в руку беззакония их» (8, 4). Сам Иов не был настолько виновен, поэтому и не погиб. И если теперь он будет чист и прав, то все пройдет и он наконец будет умиротворен Господом (ср. 8, 6–7). Четвертый друг Иова Елиуй говорил последним. В сущности он тоже поддерживает мысль Елифаза, что страдание есть наказание за грехи. По мнению Елиуя, Бог «по делам человека поступает с ним, и по путям мужа воздает ему» (34, 11). Однако к тому, что было уже сказано, Елиуй делает попытку добавить новые начала для того, чтобы помочь осознать смысл страдания. Прежде всего страдание выражается через абсолютную суверенность Бога. Бог поступает с человеком так, как ему нравится. Ни грехи человека, ни его добрые дела Бога не меняют, они ничего Ему не дают и не отнимают. «Если ты грешишь, что делаешь ты Ему?.. Если ты праведен, что даешь Ему?» (35, 6–7). Бога не затрагивает поведение человека. Он живет своей независимой жизнью. Страдание как раз и является выражением этой независимости Бога. С другой стороны, страдание есть желание Бога оградить человека от греха. «Вот, все это делает Бог два, три раза с человеком, Чтобы отвесть душу его от могилы» (33, 29–30). Он уничтожает человека только тогда, когда тот не послушен Ему. Поэтому страдание иногда более значительно, нежели имеющаяся вина. Но такая более высокая мера применяется как предупреждение на будущее. И наконец, Бог есть такое Могущество, что перед Его лицом надо только изумляться и молчать, а не задавать вопросы. Закончив рассказ о деяниях Бога, Елиуй говорит Иову: «Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божии» (37, 14). Бог поступает так, как Ему нравится, но «Он никого не угнетает» (37,23) – говорит Елиуй в заключение своей речи.
Но Иов не соглашается с мнением своих друзей. Он называет их «сплетчиками лжи», лицемерами, «бесполезными врачами» и своими речами опровергает их мысли. Правда, Иову не представился случай ответить своему четвертому другу Елиую, ибо явившийся Бог прервал разгоревшийся спор. Но Елиуй своей речью не добавил по существу ничего нового для разъяснения смысла страдания. И в его представлении страдание связано с уже имеющимся или будущим грехом. Включение момента будущего или будущего возможного греха не добавило ничего существенного, ибо страдание не имеет обязательной связи с нынешним грехом и точно так же оно может не иметь этой связи и с будущим грехом. Поэтому, отвечая своим друзьям, Иов тем самым ответил и четвертому Елиую, несмотря на то, что тот говорил последним. Так каким же образом Иов разрушает взгляды своих друзей?