Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли
Шрифт:
— Разумеется. Где же нам взять оригинал? Кто вспомнит одно явление, кто конец действия, остроту, мелодию… Сразу записываем. А потом по этим обрывкам господин капитан Арпад Лейриц восстановит всю комедию.
Учитель оживился и вдруг пристально взглянул на Тибора: видно, его осенила какая-то идея.
— Ну, vagabund [12] , почему же ты молчишь? Ведь ты журналист, да к тому же столичный… Вращался в театральных сферах Будапешта. Можешь внести посильную лепту. Помоги воссоздать комедию.
12
бродяга,
Тибор видел, что для господина учителя эти спектакли — единственная отрада в жизни, и решил не огорчать старика.
— Ладно, так и быть! Если вы покажете спектакль солдатам, то я…
— Ну, разумеется, покажем! Правда, прошлый раз, когда господа офицеры давали здесь представление, какой-то долговязый солдат попытался обнять и расцеловать поручика, исполнявшего роль молоденькой субретки. О-о! Поручик так талантливо блеснул всеми женскими прелестями, что многих ввел в заблуждение… — учитель захихикал. — Господин капитан Лейриц придерживается моей точки зрения, что искусство смягчает очерствевшие души чурба-анов.
— Согласен помочь вашему делу, — сказал Тибор. — Жаль только, что мне не на чем писать…
— За этим дело не станет! Я возьму для тебя у господина капитана великолепную тетрадь.
Циммерман, довольный, удалился. А у Тибора из-за этого спектакля чуть было не возникла серьезная ссора с товарищами.
Однажды вечером, когда в бараке собрались члены социалистического кружка, явился Циммерман с обещанной тетрадью. Он уговаривал Тибора серьезно подумать над текстом «Бабушки» и просил, чтобы ровно через неделю в тетради было как можно больше исписанных страниц. Таково желание господина капитана.
Высокомерным взглядом Циммерман окинул солдат, сидевших с Тибором. «Ни одного вольноопределяющегося?» — удивился он. И старик решил, что они собрались посовещаться о завтрашней работе. Тяжело вздохнув, он многозначительно изрек:
— А меня господь, слава ему, избавил и от работы в лесу и от телесных наказаний!
Когда учитель наконец ушел, курчавобородый полистал своими заскорузлыми пальцами белоснежные листы тетради и сердито заметил:
— На курево в самый раз сгодилась бы, факт!
— А что, — воскликнул, засмеявшись, Тибор, — берите половину на цигарки!
Он вырвал листы из тетради. Кружковцы уже искурили все страницы с рекламой из московских и петроградских газет, которые так бережно хранил Тибор.
— Пустое дело ты затеваешь, Тибор, — принялся его отчитывать курчавобородый. — Сейчас нет ничего важнее революции!
— Верно! Но я справлюсь, у меня есть свободное время. Почему не занять солдатский досуг?
— Ты будешь помогать развлекать офицеров! — вспылил ефрейтор и предложил, не откладывая дела в долгий ящик, вынести специальное решение: напрасная трата времени на музыкальные штучки недостойна члена социалистического кружка. Однако не все кружковцы согласились с ефрейтором, возник спор. Лицо Тибора расплылось в широкой улыбке.
— Ты что же, наплевательски относишься к нашему мнению? — но на шутку обидевшись, спросил курчавобородый.
— Что
Курчавобородый хлопнул Тибора по плечу.
— Вот ото другое дело!
Прошла неделя, и за текстом «Бабушки» пожаловал преисполненный надежд Циммерман. Не смущаясь отсутствием хозяина, он порылся в соломе под матрацем и достал тетрадь.
— Ну как, сын мой, много ли вспомнил? — вкрадчиво спросил он у Тибора, когда тот, розовый от ледяной воды, вытирая мокрые волосы перекинутым через плечо полотенцем, подошел к своему топчану.
И не дождавшись ответа, Циммерман метнул в него прежний, так хорошо знакомый Тибору недобрый взгляд. Резким движением он ткнул ему в лицо тетрадь. На обложке было написано:
«МАРКС И ЭНГЕЛЬС
Коммунистический манифест
(по памяти)»
— Так вот на что употребил ты драгоценную бумагу?
Тибор вырвал тетрадь из рук Циммермана. Старик крикнул, что это собственность капитана Лейрица.
Но Тибор круто повернулся к нему спиной, дав понять, что не желает продолжать разговор.
Циммерман, осыпая Тибора проклятиями, убежал, но вскоре вернулся.
— Мне пришлось доложить обо всем господину капитану, — торжественно объявил он. — Господин капитан приказали передать: завтра утром капралу Самуэли лично явиться к нему и принести тетрадь. С лагерным начальством уже согласовано, в лес можешь не ходить. Жаль, сын мой, — ханжеским голосом продолжал он. — Очень жаль… За нарушение воинской дисциплины взыскивают строго. Тетрадь тебе дали, чтобы ты пьесу вспомнил. А ты… Зачем обременяешь ум социалистическим катехизисом?.. Ты, изучавший латынь, и вдруг — социалист, словно какой-нибудь ремесленник! Нет, это невозможно!
Циммерман произнес последние слова с таким неподдельным ужасом, что Тибор невольно улыбнулся.
Ночью, раздумывая над случившимся, он решил, что к капитану, конечно, являться не станет, а, как обычно, выйдет с товарищами в лес, на работу. Утром он сунул тетрадь в карман, опасаясь, как бы в его отсутствие офицеры ее не выкрали, и стал в строй на свое место.
Колонна уже тронулась, когда его окликнул один из охранников.
— Самуэли! Марш в лагерь! Немедленно!.. — произнес он строгим голосом и, подмигнув, добавил: — В театр…
Капитан генштаба лежал на матраце, брошенном прямо на пол, в небольшой, отгороженной циновками комнатенке. «Своеобразный бокс», — с усмешкой подумал Тибор, входя к нему и оглядываясь.
Лейриц встретил ого доброжелательно. Вяло обвел мертвенно бледной рукой унылые, голые стоны каморки.
— Живу один, — негромко проговорил он. — Товарищи боятся заразы…
На лице капитана выступили яркие пятна, и Тибор понял, что у него неладно с легкими. В сердце шевельнулась жалость, но он держался настороженно, поздоровался сухо, явно желая показать, что пришел сюда, лишь подчиняясь приказу.