Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли
Шрифт:
— У русских нет царя… А у нас?
— А мы все еще связаны присягой с дряхлым Йошкой? (Так презрительно называли солдаты императора Франца-Иосифа.)
— Да его уже давно и в живых-то нет. Вместо него какой-то Карл.
— Не присягали мы этому Карлу!
— Я так скажу: раз бога по боку, то какая тут, к дьяволу, присяга! Может, кто не согласен? — прокричал председатель.
Порывистый ледяной ветер с воем врывался в сарай. Солдаты набрасывали на себя одеяла, подпрыгивали, чтобы хоть немного согреться, дышали на озябшие руки, но никто не уходил. Сквозь густые клубы
Тибор заметил, что несколько солдат отделились от всех и, отойдя в сторону, словно посторонние, наблюдали за происходящим, недоверчиво покачивали головами. Видно, трудно простому солдату вот так, сразу перестроиться и все, что еще вчера считалось плохим, сегодня признать хорошим, а то, что привыкли уважать, перед чем вчера трепетали и преклонялись, сегодня порицать и отвергать. «Нет, не прав ефрейтор! Нельзя сложные социальные явления истолковывать так упрощенно. Нельзя навязывать людям повое, не разъяснив обстоятельно его сути», — подумал Тибор и громко сказал курчавобородому:
— Так нельзя, товарищ! Мол, бога по боку — и нет ничего святого! Этак кое-кто решит, что собственная жена — отныне ему не жена.
Ефрейтор смутился.
— А как им ответить? — сердито спросил он. — Давай объясняй сам. А то я охрип совсем…
— Братья по оружию! — заговорил Тибор, и шум немного улегся. — Присяга, которую мы дали по принуждению, отменяется! В России восторжествовала справедливость: народ стал всем, а царь — ничем. Если наш народ захочет, той же «божьей милостью» будет низложен и наш деспот!
— Только бы домой попасть — и мы своего турнем! — выкрикнул Винерман. Разгоряченный, взволнованный, он протиснулся к президиуму и гулко стукнул кулачищем по ящику.
— Чурба-аны! — раздался откуда-то из угла надтреснутый голос Циммермана. Град насмешек посыпался в ответ на его жалкий вопль, и седоволосый учитель, ругаясь и расталкивая острыми локтями солдат, стал пробираться к выходу.
Уже три часа длился митинг. Курчавобородый хотел было закруглять собрание, как снова хлынул поток вопросов. Большинство солдат интересовались не событиями в далеком Петрограде, а тем, что непосредственно могло повлиять на их судьбу.
— Почему русские солдаты разговаривают с офицерами как равные? — требовал объяснить один. — А наши нас за людей не считают. До каких пор терпеть такое?
— Крестьяне на ограде нашего лагеря написали мелом: «Требуем мира!» Значит, русские еще воюют? — спрашивал другой.
— Кто теперь наш враг? — кричал третий.
— Выходит, не русские, а венгерский король! Так, что ли?
Гул усилился. Из толпы стали раздаваться ответы, причем самые разноречивые:
— Ну конечно, а как же иначе!
— Ерунда, не может венгр стать врагом венгра!
— А чем десятники-венгры лучше русских охранников?
Крик поднялся такой, что нельзя было уже разобрать ни слова.
— Тише, братцы! Говорите по-одному! — хрипел
Митинг напоминал клокочущий котел. «Кажется, началось», — с волнением думал Тибор, глядя на разбушевавшихся людей. Пусть их речи еще путанны, противоречивы, но ведь каждый говорит по своему разумению, — то, что думает. Такого еще никогда не бывало. Надо только помочь им отсеять зерно от половы, выхватить нить из спутанного клубка…
Чем дольше шел митинг, тем все громче и громче начинали звучать разумные голоса. Теперь уже солдаты сами давали отпор демагогам. Чего только не наслушался Тибор в этот вечер!
— Долой поваров! Они все жулики, спалить их вместе с кухней!
— Что, позавидовал теплому местечку?!
— Раз революция — все дозволено, делай что хочешь!
— А мы хотим, чтобы ты заткнулся, скотина!
Возле стола президиума стоял табурет для ораторов. Но до сих пор никто им не пользовался — все кричали с мест. Вдруг дюжий, опрятно одетый человек ловко вскочил на табурет. Под раскрытым воротником его шинели блестел значок штабного офицера. Перед изумленными солдатами стоял не кто-нибудь, а сам подполковник венгерской королевской армии. Справа и слева от него застыли по стойке «смирно» два молодых подпоручика. Солдаты впервые видели в споем лагере офицера в столь высоком чине. Тишина воцарилась в сарае, стало слышно, как отчаянно завывает под крышей ветер.
Солдаты растерянно переглядывались. Их изумление возросло, когда подполковник почтительно попросил слова у председателя собрания.
— Глянь-ка, и паши господа с нами заговорили, как русские! — послышался насмешливый шепот.
Ефрейтор опустил глаза, сухо кивнув, разрешил подполковнику говорить.
Тот высоко вскинул голову, словно обращаясь к кому-то невидимому, кто сидел в дальнем углу, под крышей.
— Русский царь отрекся, — начал подполковник. — И тем самым освободил русских солдат от присяги. Наша присяга остается в силе.
— Мы тут спорим, а господам уже, выходит, все известно, — пронеслось по толпе.
Подполковник, не меняя позы, невозмутимо продолжал:
— Призываю венгерских солдат соблюдать спокойствие и порядок. Русские совершили ошибку. Она будет исправлена. Да! Царь был деспотом. Всех, кто хотел добра своему народу, ссылал в Сибирь, и его свергли. У нас все по-другому. Русский «трюк» не может служить нам примером. Особенно сейчас, когда революция вконец подорвала русские тылы и моральный дух действующей армии. Слава богу, победа центральных держав обеспечена!
— Это что еще за «центральные державы»? — прервал его чей-то хриплый голос. — Кто такие?
— Как?! Не знаете? — изумился подполковник и впервые взглянул на стоявших вокруг него людей.
На его лице мелькнула ироническая улыбка сострадания.
— Так знайте, это мы! Австро-венгерская монархия и немцы… Мы победим, понятно? Вернемся домой и счастливо заживем в нашей разбогатевшей стране!
— Знаем мы это счастье! — ворчали солдаты, покачивая головами. При мысли о том, что дома все останется по-прежнему, люди приуныли, примолкли.