Драмы и комедии
Шрифт:
Е л и з а в е т а. Ой! Где мой Караман?! Он погиб?! Он сгорел?!
А м б р о л а. Перестань выть, жена. Вон твой выродок, угли сгребает.
Е л и з а в е т а. Что говорят, Амброла, кто поджег церковь?
А м б р о л а. Никто не знает. Но бог знает. Ничто не скроешь от бога, жена. Садись, приди в себя.
Е л и з а в е т а (шепотом). Они уснули, свечи догорели, и дверь занялась. Если так пойдет дальше, он подожжет весь мир. Ой, мамочка! Боже, прости нас!
А
Е л и з а в е т а. Ох, лучше бы сгорела его колыбель, когда он лежал в ней! (Зовет сына.) Караман, иди сюда, негодник! Я послала тебя сюда дрыхнуть или готовиться к святой исповеди? Теперь у тебя, проказник, грехов больше, чем у сотни погрязших в них!
К а р а м а н. А что случилось? Немного подгорела дверь, только и всего. В эту дырку даже голова Кечо не пролезет.
Е л и з а в е т а. Зато пролезет черт. И он встретит тебя в церкви, а не священник.
К а р а м а н (в раздумье чешет нос). Пожалуй, небольшой чертенок пролезет. А с маленьким я легко справлюсь, обломаю ему рога.
А м б р о л а. Где пролезет маленький, пролезет и большой. Нет, нет, Караман, видно, бог не очень-то радовался, когда ты родился. До каких же пор ты будешь ветреником, а? У-у, безбожник!
К а р а м а н. Если я безбожник, зачем вы посылаете меня в церковь? Только чтобы не спать всю ночь и готовить себя к исповеди? Я с богом не знаком. Да и не знаю, охота ли ему знакомиться со мной. (Резко.) Не хочу идти к Кирилэ, не хочу выкладывать ему своих грехов.
Е л и з а в е т а. Ну да, конечно, тебе бы только горланить песни и танцевать.
Из церкви выходит К и р и л э. К нему подбегает Г у л ь ч и н о.
Г у л ь ч и н о. Что случилось, отец? Ограбили церковь?
К и р и л э. Бог нас спас. Сгорела только резная дверь, Гульчино.
Г у л ь ч и н о. Значит, кто-то поджег.
Караман не спускает глаз с Гульчино. Кечо посмеивается, сидя в стороне.
К и р и л э. Люди, злой дух повадился к нам в церковь! Он послал чертей, они подожгли божий храм! Молитесь, люди, молитесь. Тот, кто еще не исповедовался и не причащался, пусть идет в церковь. (Уходит в церковь.)
Е л и з а в е т а. Слышишь, сынок? Пойди исповедуйся.
Караман смотрит вслед уходящей по тропинке Г у л ь ч и н о.
А м б р о л а. Эй! Караман! Не засматривайся на чертей!
К а р а м а н. Ах, если бы все черти походили на Гульчино!
Е л и з а в е т а. Ты слышал, Амброла? Караман,
К а р а м а н. Ах, я готов сгореть в аду от любви к Гульчино!
А м б р о л а. Опомнись, дурень! Господь замучает тебя самыми страшными видениями.
К а р а м а н. Отец, я уже дрожу от страха. Или вы хотите, чтобы мои мозги свихнулись?
А м б р о л а. Брось паясничать, бездельник!
К а р а м а н. А если я не верю этому попу? Он настоящий сатана. И как он мог сотворить такого ангела!
А м б р о л а. Не смей хулить священника, бог и за это покарает тебя, отщепенец! Или мне силой тащить тебя в церковь?
К а р а м а н. Иду, иду.
Е л и з а в е т а и А м б р о л а уходят.
Кечо, ты еще здесь?
К е ч о. Сейчас тем более должны помолиться. И мы спаслись, и церковь тоже.
К а р а м а н. Сказать попу правду?
К е ч о. Ты что, спятил? Кто простит нам такой грех? Ведь слышал, все думают, что это черти набедокурили.
К а р а м а н. Ведь бог все прощает… скажем, и…
К е ч о. Хочешь сам себе перерезать глотку? Бог все прощает, а не Кирилэ. Мой отец сказал, что бог все видит, но молчит… Надо остерегаться Кирилэ…
К а р а м а н. Иди первым, Кечо, а?
К е ч о. Мой милостивый господин, а не забыл ли ты, что я моложе тебя ровно на три с половиной дня? Иди, не бойся. Если за все твои грехи церковные своды падут на тебя, я подопру их своими плечами.
Караман, еле шевеля ногами, идет в церковь.
ЦЕРКОВЬ
К а р а м а н на коленях перед К и р и л э.
К и р и л э. Ты крал?
К а р а м а н. Грешен, отец. Мое черешневое дерево стоит рядом с грушевым деревом Кечо. Когда черешня становится спелой, Кечо залезает на свою зеленую грушу и лакомится оттуда моей черешней, а когда у Кечо созревает груша, я залезаю на мою опустевшую черешню и вдоволь наедаюсь спелыми грушами Кечо.
К и р и л э. Бог простит. Ты убивал?
К а р а м а н. Грешен, отец.
К и р и л э (в ужасе). Как! Ты убийца?
К а р а м а н. Да, отец мой. Я ел молоко, ко мне подобралась кошка дяди Луки, отца Кечо, и сунула морду в мою тарелку. Я взял топор и так хватанул по ее голове, что она тотчас протянула ноги. Как вспомню, слезы душат. Правда, она не умела ловить мышей, но мяукала здорово.
К и р и л э. Сын мой, это большой грех убивать кошек. Убил ты ее, конечно, нечаянно, бог простит тебя. Может, ты знаешь, кто поджег церковь?