Драмы. Стихотворения
Шрифт:
Элла Рентхейм (овладев собою). Что же ты наговорила Эрхарту обо мне? Можешь ли ты, по крайней мере, признаться мне?
Фру Боркман. Отлично могу.
Элла Рентхейм. Так признайся!
Фру Боркман. Я говорила ему одну правду.
Элла Рентхейм. Ну?
Фру Боркман. Я то и дело твердила Эрхарту: пусть он не забывает, что тебе мы обязаны тем, что можем жить так, как живем, что вообще можем существовать!
Элла
Фру Боркман. О, такое напоминание уязвляет. Я по себе знаю.
Элла Рентхейм. Да ведь в этом, в сущности, было мало нового для Эрхарта.
Фру Боркман. Когда он вернулся ко мне от тебя, он воображал, что ты делала все это из доброты сердечной. (Злорадно глядя на нее.) Теперь он этого больше не думает, Элла.
Элла Рентхейм. Что же он думает теперь?
Фру Боркман. То, что следует думать. Я спросила его, как он объясняет себе, почему тетя Элла никогда не приедет навестить нас…
Элла Рентхейм (перебивая). Он прежде знал почему.
Фру Боркман. Теперь он знает лучше. Ты вбивала ему в голову, что щадишь меня… и его… того, кто расхаживает там, наверху…
Элла Рентхейм. Так оно и было.
Фру Боркман. Теперь Эрхарт не верит этому ни на волос.
Элла Рентхейм. Что же ты внушила ему?
Фру Боркман. Правду. Что ты стыдишься нас… презираешь нас. Разве это не так? Разве ты не замышляла когда-то совсем отнять у меня сына? Подумай-ка! Верно, вспомнишь!
Элла Рентхейм (уклончиво). Это было в самое тяжелое время… в разгар скандала… когда дело разбиралось в суде… Теперь я не думаю об этом больше.
Фру Боркман. Да и напрасно было бы. А то… что сталось бы с его миссией! Нет, спасибо тебе! Эрхарт нуждается во мне, а не в тебе. И он теперь все равно что умер для тебя! И ты для него!
Элла Рентхейм (холодно, решительно). Посмотрим. Теперь я останусь здесь.
Фру Боркман (впиваясь в нее взглядом). Здесь, в доме?
Элла Рентхейм. Да.
Фру Боркман. Здесь… с нами? На всю ночь?
Элла Рентхейм. На весь остаток моей жизни, если это понадобится.
Фру Боркман (овладев собой). Что ж, дом ведь твой, Элла.
Элла Рентхейм. О, полно!
Фру Боркман. Все здесь твое. Стул, на котором я сижу, — твой. Кровать, на которой я ворочаюсь ночью без сна, — твоя. И едим мы твой хлеб.
Элла Рентхейм. Другого
Фру Боркман. Знаю, знаю. Нам приходится мириться с тем, что мы живы лишь твоей милостью и состраданием.
Элла Рентхейм (холодно). Не в моей власти помешать тебе смотреть на дело с такой точки зрения, Гунхильд.
Фру Боркман. Конечно, не в твоей… Когда же тебе угодно, чтобы мы перебрались отсюда?
Элла Рентхейм (глядя на нее). Перебрались отсюда?
Фру Боркман (возбужденно). Да не воображаешь же ты, что я останусь жить тут под одной кровлей с тобой!.. Нет, лучше в богадельню, лучше на улицу!
Элла Рентхейм. Хорошо. Так отпусти со мной Эрхарта…
Фру Боркман. Эрхарта! Моего сына! Мое родное дитя!
Элла Рентхейм. Да. Тогда я сейчас же уеду обратно.
Фру Боркман (после некоторого раздумья, твердо). Пусть же Эрхарт сам выберет между нами.
Элла Рентхейм (недоверчиво смотрит на нее). Пусть сам выберет? И у тебя хватит смелости, Гунхильд?
Фру Боркман (с жестким смехом). Хватит ли у меня смелости! Предложить своему сыну выбор между матерью и тобой! Разумеется, хватит!
Элла Рентхейм (прислушивается). Идет кто-то. Кажется, я слышу…
Фру Боркман. Так это, верно, Эрхарт…
Раздается громкий стук в дверь, и затем, не дожидаясь приглашения, входит, смело распахивая дверь, фру Вильтон, нарядно одетая, в пальто и в шляпе. За нею смущенно следует горничная, не успевшая предупредить о приходе гостьи. Дверь остается полуотворенной. Фру Вильтон — поразительно красивая, пышная брюнетка лет тридцати; полные, румяные, улыбающиеся губы, густые темные волосы и живые, блестящие глаза.
Фру Вильтон. Здравствуйте, дорогая фру Боркман!
Фру Боркман (суховато). Здравствуйте, фру Вильтон! (Горничной, указывая на веранду.) Возьмите туда лампу и зажгите.
Горничная берет лампу и уходит.
Фру Вильтон (заметив Эллу). Ах, извините! У вас гости…
Фру Боркман. Нет, это сестра моя… проездом.