Драмы. Стихотворения

Ибсен Генрик

1863

Светобоязнь

Перевод А. Ахматовой

Когда ходил я в школу, был смел до тех лишь пор, покуда день веселый не мерк в вершинах гор. Но лишь ночные тени ложились на поля, ужасные виденья толпились вкруг меня. Дремота взор смежала — и сразу же тогда вся храбрость исчезала неведомо куда. Теперь беда иная: мила мне ночи тень, но смелость я теряю с рассветом каждый день. Теперь дневные тролли и шума жизни жуть мне страха острой болью пронизывают грудь. Я в уголке под тенью ночной приют нашел, и там мои стремленья взмывают, как орел. Пусть шторм грозит, пусть пламя объемлет небосвод, парю над облаками, пока не рассветет. Под

игом синей тверди я мужества лишен. Но верю — подвиг смерти мной будет совершен.

1855–1863

Сила воспоминания

Перевод Вс. Рождественского

Известно ли вам, как без опаски Учат медведя веселой пляске? В котел посажен зверь могучий, Внизу разведен костер трескучий. Хозяин водит по струнам скрипки: Пляши под польку: «Цветы, улыбки…» Лохматый дуреет совсем от боли. Плясать приходится поневоле. С тех пор, если польку ему играют, Лапы сами сразу переступают. И я в котле знал такие же муки, Сам задыхался под скрипок звуки. Душа обгорала — не только кожа, Я ритмы плясок запомнил тоже. С тех пор, встревожен воспоминаньем, Котел я вижу, огня полыханье. И, схож судьбою со зверем серым, Пляшу в стихах — и тем же размером.

1864

Прощание

Перевод Т. Сильман

Мы за ворота Гостей провожали, Смеялся кто-то, Кого-то звали. О дом наш унылый, О сад молчаливый!.. Где голос милый И смех шаловливый? Какая мгла здесь! Ни счастья, ни света. Она была здесь, — И вот ее нету.

1864

В альбом композитора

Перевод А. Ахматовой

^{59}

Орфей^{60} зверей игрою усмирял И высекал огонь из хладных скал. Камней у нас в Норвегии немало, И диких тварей слишком много стало. Играй! Яви могущество свое: Исторгни искры, истреби зверье.

1866

Эмме Клингенфельд

Перевод А. Ахматовой

^{61} То, что дома в сердце у меня поет, с юга мне навстречу эхо отдает. И его я слышу, словно нежный звон, а ведь это тот же мой норвежский сон. То не эхо было с оснеженных гор… Летний и лесной мне это шлет простор. Так перелагатель на чужой язык мысли, чувства, голос до конца постиг. Но иную книгу шлю тебе теперь, в ней могучей древней силы нет, поверь. Там осенней ночи темный мир живет, поутру над нею солнце не взойдет. Речь идет о Женах, Смерти и Любви, им идти во мраке, падать им в крови. Юная, позволь же с родины твоей унести твой дух мне в гул моих морей. Глянь, вон фьорд Тронхейма пред тобой открыт, там туман, как траур, в воздухе висит. Тень Элины^{62} смутно в свой уходит путь, мать ее за нею. Ты о них забудь. И вернись к потоку, что зовут Изар^{63}, как бы от горчайших пробудившись чар.

1874

Письмо в стихах

Перевод В. Адмони

^{64}

Любезный друг!

Вы мне в письме вопросы задаете: Чем люди ныне так удручены И дни влачат в безрадостной дремоте, Как будто страхом странным смущены? И почему успех не тешит душу И люди переносят все невзгоды И ждут безвольно, что на них обрушат Грядущие, неведомые годы? Я здесь не дам сих тайн истолкованья, — Вопрос, а не ответ — мое призванье. Но раз уж Вы решились написать, То пусть вопрос Ваш будет не напрасным, — Конечно, если Вы не слишком ясный Ответ потребуете, так сказать, — Я сам в ответ хочу вопрос задать, Но только, как поэт, прошу прощенья, Спрошу не прямо, а путем сравненья. Скажите ж мне, когда-нибудь случалось Увидеть Вам у наших берегов, Как отплывает судно от причала В открытый океан под шум ветров? Вы видели — и помните, конечно, На корабле дух ревностный, живой, И общий труд, спокойный и беспечный, Слова команды, четкой и простой, Как будто это мир закономерный С орбитою своей, как шар земной, Идет путем рассчитанным и верным. Нередко судно в путь уходит дальний — Иные ищет гавани и страны; Сгружают вскоре груз первоначальный, Берут товар с названьем чужестранным; И наполняют в рвенье неустанном Трюм ящиками, бочками, тюками — И в точности, какой теперь багаж И груз навален в трюм, ни экипаж, Ни даже капитан не знают сами. И снова судно отплывает в дали, Кипит, белея, пена за кормой, — Как будто тесен стал простор морской, И кажется, что он вместит едва ли Весь этот сгусток смелости людской, Которую и штормы множат даже У путников, а также в экипаже. Да, здесь не позабыли ни о чем: Закреплены

надежно груза горы, И держатся в порядке все приборы, Чтоб в море судно верным шло путем. Есть налицо и знанья и уменье, — Здесь места нет и тени подозренья. Но все же, вопреки всему, однажды Случиться может так среди стремнин, Что на борту без видимых причин Все чем-то смущены, вздыхают, страждут. Немногие сперва тоской объяты, Затем — все больше, после — без изъятий. Крепят бесстрастно парус и канаты, Вершат свой долг без смеха и проклятий, Приметы видят в каждом пустяке. Томит и штиль, и ветерок попутный, А в крике буревестника, в прыжке Дельфина зло душой провидят смутной. И безучастно люди бродят сонные, Неведомой болезнью зараженные. Что ж тут случилось? Что за час настал? В чем тайная причина злого гнета, Кто мысль и волю парализовал? Грозит опасность? Повредилось что-то? Нет, ничего. Дела идут, как шли, — Но без надежд, без мужества, в тиши. А почему? Затем что тайный слух, Сомненья сея в потрясенный дух, Снует по кораблю в неясном шуме, — Им мнится: труп сокрыт у судна в трюме. Известно суеверье моряков: Ему лишь только стоит пробудиться, — Оно всевластно, хоть лежит покров На истине, покамест не домчится Назло всем мелям, шхерам, вещим птицам Их судно до родимых берегов. Взгляните ж, друг, — Европы пакетбот Путь держит в море, к миру молодому, И оба мы билет на пароход Приобрели, взошли на борт, и вот Привет прощальный брегу шлем родному. Как дышится легко здесь, по-иному, Какой прохладой ветер обдает! Багаж весь в трюме сложен со стараньем! А кок и стюарт смотрят за питаньем. Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот? Машины и котел гудят под нами, Могучий поршень движет рычагами, И воду винт, как острый меч, сечет; Хранит от крена парус при волненье, А рулевой хранит от столкновений. Фарватер верный мы себе избрали; Снискав себе доверье и почет, Наш капитан пытливо смотрит в дали. Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот? И все же в океане, далеко, На полпути меж родиной и целью Рейс, кажется, идет не так легко. Исчезла храбрость, настает похмелье. И бродят экипаж и пассажиры С унылым взором, заплывая жиром. Полны сомнений, дум, душевной смуты И в кубрике, и в дорогих каютах. Вы о причине задали вопрос! По ощутили ль Вы, что близко что-то, Что целый век, свершив свою работу, С собою все спокойствие унес? Какая тут причина — неизвестно, Но все, что знаю, расскажу Вам честно. На палубе однажды ночью душной Я был один под звездной тишиною. Улегся ветер от ночного зноя, И воздух был ласкающе-послушный. Все пассажиры спать легли в истоме, Мерцали снизу лампы, сонно тлея, Шла из кают жара все тяжелее, Держа усталых в тихой полудреме. Но в их дремоте не было покоя, — Я это видел сквозь иллюминатор: Лежал министр оскалясь, — он состроить Хотел улыбку, но без результата; Профессор рядом спал, объятый мукой, Как бы в разладе со своей наукой; Вот богослов весь простыней накрылся, Другой в подушки с головой зарылся; Вот мастера в поэзии, в искусстве, — Их сны полны и страха и предчувствий. А над дремотным царством беспощадно Легла жара, удушливо и чадно. Я взор отвел от этой сонной жути, Взглянул вперед, где ночь была свежей; Я глянул на восток, где уж бледней Светились звезды в предрассветной мути. Тут слово донеслось в неясном шуме Наверх, где я у мачты сел в раздумье, — Как будто кто-то громко произнес Среди кошмаров и смятенных грез: «Боюсь, мы труп везем с собою в трюме!»

1875

Четверостишие

Перевод В. Адмони

Жить — это значит все снова С троллями в сердце бон. Творить — это суд суровый, Суд над самим собой.

1878

Звезды в тумане

Перевод П. Карпа

Когда я родину свою искал, Я помню, на путях моей кометы, В пространстве, у созвездья Андромеды Нежданный незнакомец мне предстал. Дошла и до земли благая весть, Что там, где бесконечность простиралась, Звездой блестящей стал безмолвный хаос, Что там законы тяготенья есть. И хаос обнаружил я другой, Его судьба на части разделила, И не было в нем воли никакой, Спала центростремительная сила. Но вновь и вновь я вглядывался в дали И постигал свершавшееся там, Однажды так, — я это видел сам, — Клочки туманностей звездою стали. Теперь на севере туман клубится, Пускай сегодня хаотичен он, Но есть в нем тяготения закон, И, стало быть, звезда здесь загорится.

1886

В этом доме они…

Перевод А. Ахматовой

^{65} В этом доме они тихо жили вдвоем И осенней и зимней порою. Но случился пожар. И рассыпался дом, И склонились они над золою. Там, под нею, хранился ларец золотой, Несгораемо прочный, нетленный. Рыли землю лопатой, дробили киркой, Чтобы клад отыскать драгоценный. И находят они, эти двое людей, Ожерелье, подвески, запястья, — Не найти ей лишь веры сгоревшей своей. А ему — его прежнее счастье.

1892