Dreamboat 1
Шрифт:
– Все может быть, Николай Васильевич. Все в руках Господних...
– А ваше мнение?
Лазарев задумался.
– Слишком сложно для Житина. Он человек простой, от сохи, что называется. А тут выдумка нужна, особый склад ума, хитромудрость. Вы вот подумали о такой возможности, а я нет. Чтобы сию комбинацию спроворить надо...
– Он задумался, подыскивая нужную формулировку.
– Надо просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед и искать нестандартные решения, - подсказал Северианов.
– Примерно так. Значительно проще затеряться среди обывателей, не выдумывая всяческих историй с золотом, драгоценностями.
– Проще - не значит лучше, Прокофий Иванович. Так-то искать его не будут, согласны со мной?
– Да, наверное.
– Хорошо, тогда следующий вопрос. Относительно его подчиненных, подручных, как Вы изволили выразиться. Можете кого-нибудь назвать? Желательно из тех, кто живы.
– Знавал нескольких. Но где они: здесь, в подполье, у своих или мертвы, сказать не смогу.
– Хорошо, расскажите то, что знаете.
В кабинете вновь бесшумно
– Башилин Никифор Климович. Этакий двухметровый весельчак-балагур, скажет несколько слов и сам же заливается жеребцом. Из рабочих, на нашем железоделательном заводе начинал. Я слышал, пролетарием Башилин довольно ленивым был, нерасторопным и вороватым, к тому же за воротник изрядно закладывал, иногда своими же бит бывал, в конце концов, угодил в острог, там примкнул к политическим. Оно, конечно, прокламации расклеивать да бастовать куда веселей, чем целыми днями железо обрабатывать, только и тут не шибко Никифор Климович преуспел, все больше на побегушках, в большие чины не вышел, так и бегал в штафирках до самого большевистского переворота. Дальше двинулся в чекисты, дослужился до замначальника. Особых сыскных качеств не проявлял, все больше со спекулянтами боролся да самогонщиков отлавливал. Ну и, конечно, реквизициями да обысками командовал вместе с Оленецким. Они дружки были, тот студент бывший, интеллигенция, значит, а Башилин - рабочий. Каламбур получается: председатель ЧК - крестьянин, заместители - пролетарий и интеллигенция. Действительно, рабоче-крестьянская диктатура. Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а также с прослойкой из интеллектуалов.
– То есть, был ещё и кто-то из солдат?
– Совершенно верно! Да Вы, Николай Васильевич, чай-то пейте, остынет. Чай надобно только горячим потреблять, иначе не чай получится, а недоразумение. Так вот, из солдат был Троянов, Иван Николаевич, редкостная сволочь!
– Да?
– Северианов слегка пригубил обжигающий напиток. Чай, действительно, был отменен: душистый, сдобренный для аромата какими-то травами, в меру сладкий, в общем, выше всяких похвал.
– Большой мерзавец?
Прокофий Иванович поморщился, словно чай был слишком горяч, и от этого заныли зубы.
– Да не в этом дело. Он идейный, Троянов. Фанатик. Реквизициями рук не пачкал, всякую шушеру не трогал, только господ офицеров разыскивал да тех, кому Советы поперек горла. Взяток не брал, святого из себя строил. И при всем, безнадежно отчаянный, забубенный. Командир боевой группы ЧК. Ловкий, сволочь. Пять раз убить пытались - ему как с гуся вода. В последний раз стрелок на чердаке против дома Троянова залег, и винтовка у него английская с прицельной телескопической трубой. Только Троянов из дверей вышел - выстрелил, но тот ловчее оказался: каким - то чудом вывернулся, в общем, промазал стрелок. Завязалась нешуточная перестрелка с погоней. Может, и ушел бы стрелок, да винтовку пожалел бросить, так и сгубила его жадность. Подстрелил Троянов беднягу. Наповал. А при освобождении города, говорят, много крови нашим попортил.
Про это Северианов знал, и знал гораздо лучше Прокофия Ивановича Лазарева.
Генерал Васильев операцию по взятию города Новоелизаветинска начал тактически грамотно и весьма талантливо. Утром 18 июня, пока штурмовые цепи подполковника Бармина, поддерживаемые артиллерией, вяло перестреливались с занявшими оборону на окраине города, в районе Большой Махаловки и лесопильного завода бойцами Первой Новоелизаветинской красных коммунаров стрелковой бригады; эскадроны атамана Зубатова обошли город стремительным броском, прорвав слабое сопротивление красных, пронеслись к Царицынскому железнодорожному вокзалу, повсеместно сея ужас и смятение. Поддавшись всеобщей панике и не оценив объективно сложившуюся обстановку, командир бронепоезда "Красный дозорный" скомандовал отступление, и бронепоезд, поджав хвост, уполз из города трусливой гадюкой, вяло огрызаясь редкими пулеметными очередями и уже не представляя грозную силу. Захватив почти бескровно вокзал, атаман Зубатов, развивая успех, продолжил наступление в центр, подчиняя себе район за районом, стараясь разрезать город напополам, сметая всякое сопротивление, безжалостно и неумолимо. Почти одновременно ударный батальон подполковника Зданевича высадился на пассажирской пристани реки Вори и, развернувшись в боевой порядок, стремительным ударом захватил её. Оборонявшие пристань бойцы Первой стрелковой красных коммунаров дивизии "... оказались к бою совершенно неспособными вследствие своей тактической неподготовленности и недисциплинированности", сопротивление оказали вялое, а три сотни отборных головорезов, венгров и сербов, до сего момента гордо именовавшихся "Интернациональный батальон Красной гвардии имени товарища Марата" в полном составе перешли на сторону белых. Сдерживающие натиск отрядов подполковника Бармина красноармейцы, предчувствуя удар в спину и окружение, спешно начали отступление, оставив в подарок противнику почти всю артиллерию, тут же развернутую против бывший хозяев. Разгром был страшен и молниеносен, однако в районе Дозоровки, опьяненные победным куражом и удалью, белые неожиданно натолкнулись на ожесточенно-неумолимое
– Геройства не надо!
– говорил Троянов, быстро и сноровисто снаряжая барабанные каморы нагана патронами.
– Наша задача не удержать город, а вывести из строя как можно больше беляков. Экономии боеприпасы, бережем жизни. Город потом обратно возьмем, никуда не денемся, чем больше противника положим, тем потом легче будет.
Драгомилов речей не говорил, лишь бешено скрипел зубами. В прожжённом бушлате, с перевязанной головой, он непрерывно вел огонь из маузера К-96.
Когда закончились патроны, остатки боевой группы привели пулеметы в негодность и отошли, исчезли, растворились. Дорого далась победа генералу Васильеву: оттянув на себя силы подполковника Бармина и кавалеристов Зубатова, боевая группа чекистов дала возможность основным силам красных прийти в себя, оправиться от жесточайшего разгрома, перегруппироваться, некоторое время продержаться и организованно отступить. Правда, от зловредной боевой группы осталось лишь несколько человек, но среди убитых не обнаружили ни Троянова, ни командира матросов-анархистов Драгомилова, их с усердием разыскивала контрразведка и патрули, впрочем, безрезультатно.
Результаты операции в Дозоровке были поистине неслыханными: получалось, что каждый мерзкий чекист, каждый поганый матрос-анархист, каждый рабочий - красногвардеец, гнусь, тварь, мразь, ничтожество, мерзопакость, шваль, пролетарская сволочь утянул за собой более десятка опытнейших воинов. Огорченные подобным итогом, белые совершенно утратили интеллигентское слюнтяйство и слюнявую интеллигентность и пленных брать перестали. Излишне и зазря наорав и на Бармина, и на атамана Зубатова, генерал Васильев расстроился: подчиненные явно не заслуживали такого обращения. Самым огорчительным было то, что в Дозоровке потери нанесли не регулярные части Красной армии, а какая-то самозваная военная шваль, солянка сборная, ошметки большевистского режима.
– За голову Троянова, либо Драгомилова получишь капитанские погоны немедленно, - сказал Северианову начальник контрразведки Петр Петрович Никольский.
– За живых или мёртвых, значения не имеет. Это вопрос чести, или, как говорят в футболе, гол престижа.
– Троянова Вам искать надо, Николай Васильевич, - задумчиво проговорил Прокофий Иванович.
– Этот, если жив, обязательно вредить будет, подпольем большевистским заправлять. В городе знакомых много, в Дозоровке обязательно помощь и поддержку поимеет.