Дремучие двери. Том II
Шрифт:
Первое /хлеб насущный/ получаем. Второе — «долги», таланты — отдаём. Эти понятия жизненно важно, необходимо разделить, чтобы мы могли избежать пленения Мамоной. Проматывающий свой талант остаётся вечным должником, блудным сыном, не вернувшимся к отцу. Будем проматывать — не простятся «долги наши», «последнее отнимется» и такой раб «бит будет». «Даром получили — даром давайте». Здесь, повторяю, вопрос не в самом богатстве /оно тоже является талантом/, а в его употреблении. Послужить им Делу или с помощью богатства заставить других служить тебе?
И, наконец, третье, тесно связанное с первыми двумя. «Не введи нас во искушение». То есть не дай нам впасть в искушение, споткнуться о ступень, упасть. Искушения — необходимые ступени, испытания, преодолевая которые, выбирая между добром и злом, Богом и князем тьмы, мы в муках «рождаемся свыше». Искушения — это те самые Божий «нельзя», запреты данного
Но «ИЗБАВИ ОТ ЛУКАВОГО». Ещё один аспект третьего правила Неба, которое человечество грубо и глобально нарушает. Небо нам предписывает бежать от лукавого, от князя тьмы.
«Будешь как Бог», — как известно, страшная роковая ложь. Но современный мир с его навязчивой наглой рекламой: «хоти как можно больше, слаще, запретнее — голубых, розовых, содома, дурмана — есть лишь один в мире бог — твоё желание» — мир с восторгом внимает сатанинскому нашёптыванию, служит ему верно, истово, превращая в гимн. Мы можем бороться с искушениями, однако нам не по силам без помощи Божьей вступить в единоборство с князем тьмы. Разные весовые категории. Но так же как руками своих воинов Господь может обеспечить верных хлебом насущным, Он этими же руками «избавит их от лукавого», оградит от прямого сатанинского насилия, обеспечив, выражаясь современным языком, права «малых сих», которых «пастырю доброму» /доброму кесарю, доброму государству/ Творец приказал охранять от волков. Это прямой долг желающих жить по Замыслу, поручение Неба. Молитва Господня даёт нам на это прямое благословение, тем более, что речь идет не только о спасении жертв, но и «соблазнителей», каковым «лучше бы вообще не родиться» по суровому предупреждению Неба… «Отец наш небесный помоги нам исполнить Твою волю на земле», — такова суть Господней молитвы.
Мы не утописты и отлично понимаем, что враг силён и в корне переделать «безумный, безумный мир» — нереально. Но многое в наших силах. Не об этом ли говорит молитва старца: «Господи, дай мне силы стойко переносить то, что я не могу изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличать одно от другого»…
Вампиры вкрутую, всмятку, в мешочек. Вкрутую — раздутые от крови, денег, вещей, желудочного сока — торжество дурной взбесившейся материи над духом. Или всмятку — раздавленные, высосанные, одурманенные останкинской иглой — но они всё равно «за», ибо боятся, что отнимут зелье и заставят работать… С лопнувшей скорлупой и вывалившиеся нутром, которое они выставляют напоказ, требуя своей доли в пожирании страны во имя «социальной справедливости». Или жаждут возмездия, крови «крутых». Или «в мешочек» — с мешками, рюкзаками, гигантскими сумками, пробивающиеся на рыночный Олимп горбом своим. И всё вместе — в перхоти, поту, прыщах, прокладках и памперсах…
В Златогорье всей этой тошниловки не было. С кромешными «тачками», шлюхами, дебильными отпрысками, фазендами, помойками, огрызками, окурками, с коленопреклонённым плачем о зарплате и голосованием «сердцем»; с кровожадным щёлканьем зубов, со взрывающимися пакетами, коробками, машинами и домами, с набитыми барахлом мешками, с истошным визгом разборок местного значения и сумок на несмазанных колесиках — ничего такого в Златогорье не было. Здесь говорили друг другу «товарищ», радостно и самозабвенно занимались, наконец-то дорвавшись, каждый своим любимым делом, а всё прочее — еда, жильё, одежда, спорт и отдых были просто приятным источником энергии для служения делу. Главное наслаждение давало именно оно, дело, полное смысла и удовлетворения. Здесь, в общем-то, все были трудоголиками. И сбежавшая из скандальных шумных семей техническая и творческая интеллигенция, — без разрыва, мирно, просто как когда-то в дом творчества, и молодые семейные пары самых разных профессий — ребёнок не только под присмотром, но и с медицинской, духовно-воспитательной стороны нечего лучше желать. И никаких бытовых забот. Спорт и, в общем-то, любые развлечения, кроме противных Небу.
Многие измученные беженцы из «горячих точек» обрели здесь подлинный дом. Изан-нет подобрал им подходящую желанную работу в Москве и Подмосковье — больше всего, конечно, по строительным специальностям. Ну а для
Изания была кровеносной системой нездешнего бытия, где, как инопланетяне, жили по своим законам и ценностям.
Здесь по утрам делали зарядку, с визгом плескалась в бассейне малышня, здесь из столовой вкусно пахло фирменными златогорскими щами /в постные дни можно было заказать с грибами/. Здесь была не дискотека, а танцплощадка с чудесным духовым оркестром. Веселились так, что земля дрожала, но без хулиганства и похабщины, сами следя за порядком. Здесь шептались на скамейках влюблённые, играли романтические свадьбы и дни рождения, и иногда становилось жаль, что молодость давным-давно прошла и нельзя вот так безоглядно, как когда-то на стройки пятилетки, записаться в Изанию разведчицей или организаторшей и рвануть в какую-либо зону бедствия — возрождать, освобождать, строить новую жизнь…
— Будьте с ним почаще, — сказал лечащий врач, — Близкий человек рядом — это очень важно в период реабилитации. Ну а всё прочее — наше дело.
Когда Дениса выписали из стационара, они поселились уже в двухкомнатном номере — /в Златогорье полагалась отдельная комната на человека, начиная с 16-ти лет./ Ему очень понравилось, что он может сам на компьютере выбрать планировку и стиль мебели, обои, интерьер. Он подбирал эти картинки как ребёнок, а видеостена «Море» и вовсе его заворожила — Денис часами нажимал кнопки — штиль, барашки, шторм… Игрушка была дорогая, но ему, «больному в период реабилитации», выписали на месяц бесплатно, как лекарство. Они «слушали море», вспоминали Гагры, тамошних друзей, съёмки, вспоминалось только хорошее. Муж… Почти с сорокалетним стажем. Конечно, она его любила — всё более крепло ощущение, что она за него в ответе перед Небом.
Мы ответственны за тех, кого приручили и кого на себе женили… Иоанна начинала понимать смысл христианского слова «любить» в значении «жалеть». Помочь, поддержать, взять под крыло. Заботиться, терпеть и прощать. Перед этим новым чувством, когда ревнивое «владеть» сменилось поначалу безразличием, отчуждением, потом современным вариантом «Одиссеи» — может, вернётся завтра, а может — никогда, — перед ним как-то потускнело всё, вроде бы объединявшее их прежде — совместная работа, друзья, собственность, воспоминания, Филипп, внуки. Просто Денис сейчас нуждался в ней, она ничего не знала о его забугорных друзьях и подругах — наверняка, всё было, но это тоже не имело никакого значения, как и то, что он, видимо, всегда был из другого теста. Ни прежней тусовке, ни свекрови, ни Филиппу с внуками, в общем-то, не было до него дела, разве что Лиза с её жертвенной жалостливостью примчалась бы, но просто не имела такой возможности.
У Дениса никого, кроме Иоанны, не было — кажется, и он это вдруг понял, в их отношении появилось нечто трогательное — ну прямо популярные когда-то львёнок Чандр и собака Тобик. Не слишком эстетичные тапки, халаты, тёплые кальсоны и грелки вошли в атрибуты их новой совместной жизни, но и это, похоже, не имело значения. Ничто не имело значения, кроме этого: «У него никого нет, кроме меня»…
И ещё она знала, что здесь, в земной жизни, расстанется с ним навеки. Там, за чертой, по ту сторону окна летящей к Москве электрички, она ступит на узкую закатную тропинку и побредёт вслед за Ганей навстречу Огню. И если Господь не простит её, если скроется навсегда Ганя за пылающим горизонтом, а она останется одна, и сойдёт вечная тьма, и только рыжий дух Альмы заскулит, ляжет у ног, она всё равно будет вечно ждать Ганю в кромешной этой тьме, как мама письма от убитого отца. В горячей вере, что Ганя ее отмолит, упросит Господа зачеркнуть, изгладить из Книги Жизни смертные грехи её — и убитых во чреве детей, и гордыню, и Антона, бесовское это наваждение, в котором она не раз каялась. И, каясь, каждый раз в смятении изумлялась, что этот крутой эротический сериал — из её жизни.