Древнее сказание
Шрифт:
Никому не пришло в голову, что уродец добивался лишь обойти кругом башню, делая вид, что собирает что-то с земли. Было уже совсем темно, когда Зносек, подойдя почти к самому столбу, припал к земле и куда-то исчез. Песни умолкли, люди дремали у костров, часовые глядели на озеро: из одного окна или, вернее, отверстия в башне тихонько, без шума, спустили толстый канат. Зносек осторожно подполз к нему и крепко обвязал им свое туловище. Часовой, стоящий на берегу озера, заметил что-то ползущее по стене башни, точно огромный паук. По понятию часового,
Паук этот поднимался по стене все выше и выше, наконец благополучно достиг отверстия; ставня тихонько раскрылась, и он уже готовился проникнуть внутрь башни, когда часовой внезапно пустил стрелу, раздался крик, все исчезло. Зносека втащили в отверстие. Он сейчас же со стоном упал… Стрела впилась ему в шею. Прибежавшая на крик женщина вынула стрелу, но кровь ключом била из раны. Наскоро добытыми тряпками старались задержать кровь. Хвостек подошел к умирающему Зносеку и ткнул ему в бок ногой.
— Эй, слышишь? Был ты у князя Милоша?
Зносек молчал, извиваясь от боли.
— Был… — проговорил он, наконец, едва внятно; но тут же потянулся и испустил дух. Княгиня, которая при жизни ему покровительствовала, велела накрыть охладевшее тело холстиной.
На следующее утро должны были его выбросить в озеро, как ненужную более вещь.
Между тем время шло. В башне, по всем признакам, творилось что-то неладное: слышались стоны и плач. Казалось, внутри иногда происходил ожесточенный бой. Даже стены тряслись от сильных ударов. Страшный, раздирающий душу крик доносился оттуда, словно печальный вестник умирающей жизни.
Несколько раз поднималась в башне возня, затем снова все утихало… Чаще и чаще показывались истомленные лица в окнах, жаждущие вдохнуть свежего воздуха; раскрытые губы, высунутые, засохшие языки придавали им ужасный вид, но никто не просил прощения, никто не желал сдаться.
Десятый день осады… Башня молчит… Вороны стаями слетаются к окнам… Кметы стрелами отгоняют их… Мышки велели позвать кого-нибудь для переговоров: никто не откликнулся… Они прождали еще четыре дня. На башне не было уже часового… Там царила мертвая тишина. Кметам уже надоело столь долгое ожидание, все с нетерпением желали увидеть развязку.
Мышко-Кровавая Шея велел, наконец, готовить лестницы. Слуги его отыскали где-то полуразрушенные, старые ворота, которые на всякий случай держали над головами решивших приблизиться к башне и ожидавших по-прежнему тучи камней и бревен. Приставили лестницы и осторожно стали взбираться к главному входу.
В башне не замечалось и признака жизни. Попробовали рубить входные двери, сопротивления никто не оказывал. Вскоре они с шумом упали, провалившись как бы в глубокую пропасть. Внутри была могильная тишина: ниоткуда ни звука… Ощущался запах гнилого тела. Глазам забравшихся в башню кметов представились груды трупов, измятых, с поломанными руками, ногами, посиневших, обезображенных.
В верхнем отделении лежали тела князя и Брунгильды, покрытые черными пятнами: от голода ли
Убедившись в победе, кметы радостно вскрикнули. Они начинали уже тосковать по своим, им хотелось скорее разойтись по домам. Мышки кидали в воздух свои колпаки в знак восторга. Приступили к отыскиванию громадных сокровищ Хвостека, которые, по общему мнению, он спрятал в земле или в стенах башни. Расходившиеся по домам своим кметы спешили разнести радостную для всех весть, что у княжеского столба одни лишь вороны царят.
XXII
У опустошенного княжеского столба, на развалинах его замка, назначено было вече, которое должно было произойти в первый день полнолуния.
Дня за три до этого срока старшины уже начали собираться в разных местах для предварительных обсуждений. Собрания их, на которых они выказывали явную ненависть к некоторым известным родам, обещали, что и вече не обойдется без ссоры, что на месте, бывшем свидетелем кровавой распри, легко может снова подняться буря.
Стибор по пути к своим заехал к Пясту, желая его пригласить на вече.
— А я вам на что? Я не гожусь в советчики, — ответил Кошычков сын, — мое дело ходить за пчелами… Кто сильней да богаче, тот пускай и решает; я человек бедный, мне не попасть в старшины… Да у меня для этого ни сил, ни способностей нет… К этому я не привык, повелевать не умею, разве пчелам одним, те меня слушаются… да слугам, которые меня уважают. В добрый час: начинайте и торопитесь выбрать князя скорее… Как только немцы узнают, что мы без вождя, сейчас же на нас нападут… Станем по-братски за общее дело… За себя вам ручаюсь: все, что прикажете делать, исполню беспрекословно; что ж именно начинать, это должно быть известно вам лучше меня…
Стибор улыбнулся и сказал:
— Твой-то ум нам и нужен, добрый отец, потому, кажись, мы далеки от спокойной развязки, — все предвещает бурю. Лешков, хоть и мелкие все они, осталось еще довольно, а кроме того, и прочие кметы да витязи тоже мечтают о княжеском звании… Нелегко дается нам это дело…
Оба вздохнули. Старик по-прежнему утверждал, что лучше возиться с пчелами, чем с людьми. Наконец хозяин и гость распрощались. Пяст с корзиной за плечами направился в лес, Стибор поспешил на вече.
Отовсюду стекались кметы к княжескому замку. Прибыли и Лешки, слегка потрухивавшие, но не желавшие уступить своего права другим. Втайне они надеялись, что в конце концов выбор-таки падет на кого-либо из них.
Трудно было придумать для сборища место удачнее избранного: развалины, грустный вид свежего пепелища, остатка низверженного могущества, все наводило на мысль, что медлить с избранием князя не следует, так как с каждым мгновением близился час ожидаемой мести за Пепелка.
На городище было уже много владык, жупанов и кметов, а новые все прибывали. Все предугадывали, что Мышки, уничтожившие Хвоста, займут по праву на выборах первое место; не всем, однако, это приходилось по вкусу…