Древнерусская Игра - Много шума из никогда
Шрифт:
А вот и весло с обломанной истертой ручкой - зачем же такое толстое? Это ж какая должна быть кисть? Пора мне отсюда уплывать, потому что хозяин представляется человеком крупного телосложения. Сказано - сделано: лодочка, по счастью, совсем легкая - скользнула в родную жидкость и заюлила кормой по течению. Тихо-тихо, я еще не запрыгнул. Вот теперь бесшумно, без плесков - первый гр-ребок... Я покачнулся, стоя на скользком лодочном полу что-то тупо стукнуло в борт, мутно пробурлив по зеленой глади горбатую полосу пены... И сразу липкий туман холодным облаком опустился к воде - где там берег? Что за бурление справа - удар хвостом, раз-два! Из-под воды в глаза - золотом чешуи! Рукой в борт - ох, до чего ж неустойчива лодка... Веслом вглубь, пальцы в воду.–
И вдруг - из-под взболтанной волны прямо в уши тихий отчетливый шепот! Как ясно просвистели слова - и растаяли без следа, только струйками холода ударило по спине: "Кто ты?!" И опять - "Кто ты? Да кто ж ты?! Чужой?!". Вперед и вверх, расцепляя пальцы и отскакивая от весла, взмывает моя рука, опережая мысли, - инстинктивно, закрывая глаза от удара, взлетает ко лбу... Пока волной ужаса приподнимаются волосы на затылке, пальцы этой руки складываются в устойчивую щепоть трехперстия! Зачем? Этой бы руке цепляться за весло, за прогнувшуюся волну, соскальзывать в воду, отбивая запястье о борт перевернувшейся лодки, беспомощно рассекать речную плоскость вглубь, потом судорожно вырываться из бурливой зелени обратно к воздуху... Так нет же: тяжело, усилием, словно оставляя в воздухе желтый след раздвинутого тумана, правая рука взлетает ко лбу и впивается щепоткой ] спутанные волосы - "Во Имя Отца!"... Потом вниз - "...и Сына!", и направо, словно отводя плечом проникающий тычок вражьего лезвия - "и Святого" - наконец железный блок локтем, жесткое движение к сердцу - "...Духа!".
...Ха!– как стекло нагрелась и вздулась река, оскальзываясь от лодочки к берегам. Словно горячий электрод ударился в реку - просветлела вода и посвежел воздух! Сквозь затхлый туман разом, отовсюду прорвался шум - а река-то журчит! а берега-то совсем близко - шелестят лесом, попискивают сероптичками и плюхают мирными жабами! Где ты, подводная тень, покажись? Ты была такой необычной в этом знакомом мире! Даже интересно взглянуть на тебя.
Действительно интересно. Едва ли там, под водой, была акула или заблудившийся аквалангист. Я склонен думать, что это обычные среднерусские русалки... Господи, да какой же это век? Откуда столько непуганой нечисти? Теперь мне уже определенно кажется, что я видел, как промелькнул, туго изгибаясь, толстый рыбий хвост. И этот холодно-игривый, острый голос из глубины - прямо в душу... Очень похоже на русалок. Еще Афанасьев писал, что они разговорчивые и любопытные. Что ж. Если это была русалка, я дешево отделался - эти твари, по легендам, редко оставляют жертву в живых. И я почувствовал, как хорошо быть в живых: как быстро и солнечно просветлел утренний лес по берегам...
Вот только весло напрасно упало в воду и плывет теперь в десяти метрах ниже по течению. И как это я умудрился его упустить? Ноги сами собой согнулись, и я тихо присел на мокрое дно, скрестив руки поверх золотой цепи. Ты чего это так рассиялась, подруга? Твои звенья прямо пылают в солнечном песке бликов!
Лодка сама знала, куда плыть, тем более что без весла мне сложно было влиять на развитие событий. Я давно уже заметил этот дым прямо по курсу и теперь с любопытством ожидал того момента, когда, вывернув вместе с течением из-за очередного поворота, моя лодочка выйдет на траверс странного холма, мелькавшего то и дело сквозь деревья. Очень любопытный холм - настоящее городище.
Первое, что я увидел, - это высокий колодезный журавль, наполовину окутанный желто-серым дымом. Вскоре уже можно было различить светлый уровень бревенчатого частокола, который начинался почти от самой воды и по спирали поднимался к плоской вершине холма. Наконец, самое главное - белые коротенькие столбики, охватывающие вершину сдержанным редким полукружием
Я кратко стиснул веки, нахмурился и еще раз пересчитал столбики. Десять. Десять детей богини Мокоши. Языческое святилище, девятый или десятый век. Добро пожаловать в беспробудную дикость некрещеной Руси.
Все сходится: извилисто раздвигая кусты, речка выносила меня прямо к небольшой кумирне могущественнейшей из женских богинь древнего славянства. Приземистый истукан самой старухи Мокоши должен быть вкопан где-то внутри частокола, накрыт клочьями шкур и пластами черного мха. А вокруг мамашиного кумира выстроились - вот они стоят, чернея на солнце выжженными мордами и корявыми конечностями - строгие высокие столбики сынов и дочерей. Жестокий Стрибог и непослушный Яровит, Колзда и Индрик-зверь, Жива и Зимцерла, финские шаманки Летьгола и Зимигола, дикая Голядь и темная Мохлюта...
Печально все это, очень печально. Кажется, я и мои друзья немного перестарались. Вернули страну слишком глубоко в прошлое. Боже мой, страшно представить: десятый век! Честно говоря, эта кровавая и беспокойная эпоха накануне крещения Руси - время ничуть не более симпатичное, чем конец XX столетия. Вот тебе и приехали в старую добрую Русь... Захотели променять испакощенную российскую республику на тихую гавань книжного средневековья! Не получилось.
Я покосился на некрещеное славянское солнце и поежился. Там, в 90-х годах второго тысячелетия, в электронных джунглях московского мегаполиса еще оставались живые храмы и последние священники. Там были остатки русской армии и недобитые писатели, преподаватели, ученые... Здесь - нет ничего: Русь только народилась! Ее еще нужно донести до 988 года, до горячей купели крещения... Не уронить по пути, не потерять, не продать этого драгоценного младенца!
М-да... Хотелось отдохнуть в тихом и мирном Московском царстве XV века... Или в золотом веке Империи Екатерины... На худой конец, при всеевропейской державе третьего Александра - но не тут-то было. Каникулы начались, но отдыха не предвидится.
Прерывистый женский крик донесся из-за дымного частокола. Ну вот и первые люди: безумно визжа, откуда-то из-под колодезного журавля быстро и на четвереньках проползла женщина - я увидел длинные седые волосы, волочившиеся по земле. Она мелькнула и снова скрылась в дыму - только визг еще летел параллельно водяной глади, искаженно отражаясь в небо. А лодка продолжает бесшумно скользить, святилище все ближе - и я положил плащ и кинжал на дно челна. Как-то сразу приблизился, укрупнился пологий склон с частоколом, вырастающим из воды, стали видны сухие трещины на бревнах и обломанные сучки - и я тихо перегнулся через борт, осторожно соскальзывая в воду. Рука держится за теплое дерево кормы, а все тело в воде, и никто не увидит меня оттуда. Не надо им меня видеть.
Визг прервался, и над водой запахло дымом. Smoke on the water... Нет, это не стук речной волны о бревенчатую плотину у подножия холма - это какое-то животное глухо бубнит сквозь потрескивание огня. И вдруг совершенно отчетливо: властный окрик! Мужской голос! Меня заметили?
Затрещали ветки - лодка встряла в затопленный кустарник, и, легко оттолкнувшись от неподвижного борта, я погрузился в воду с головой. Неудобная вещь этот греческий хитон: затрудняет движения при плавании. Колени плотно ткнулись в илистое дно - здесь совсем мелко.
Я смотрел из-за кустов в сторону святилища и видел, как в полустах метрах отсюда неторопливо выделился из горячего дыма рослый неандерталец в обрывках бурой шкуры на животе и бедрах. Жирный и кривоногий, он вышагнул на проплешину зеленой травы между кумирами и, наклонив голову, исподлобья посмотрел туда, куда уползла визжавшая старуха. Массивно качнулся в волосатой руке бесформенный каменный топор - весь в обмотках высушенных жил, притягивающих кремень к топорищу. Глухо рыкнув, вздохнула шерстистая грудь в толстых мышечных складках, и, подняв руку к лицу, человек ожесточенно впился зубами в собственное предплечье - это он так почесался, что ли?