Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы
Шрифт:
6. Тутмос II, правящий единолично после смерти Тутмоса I.
7. Хатшепсут и Тутмос III снова – государственный переворот.
8. Тутмос III правит единолично после смерти Хатшепсут.
Очевидно, в этой версии таятся свои трудности. Навилль обрушился на них с криками презрения. Дебаты стали такими жаркими, что, когда в 1902 г. Зете и Навилль разбили лагеря в Луксоре, чтобы поработать в зимний сезон, они не разговаривали друг с другом. Затем в лагере Навилля произошла домашняя катастрофа: кухня вместе с поваром рухнула в гробничный колодец, и мадам Навилль потребовала прекратить работы. Зете, прослышав о неприятностях и жалобах мадам Навилль, галантно предложил свое гостеприимство с одним условием – имя Хатшепсут не должно упоминаться. Несколько недель два смертельных врага прожили дружно,
Навилль был прав, не соглашаясь с Зете, но ошибался в некоторых деталях. Американский ученый Уинлок и германский ученый Эдуард Мейер в своих работах корректно, но до основания уничтожили теорию Зете. Тогда Зете ревизовал ее следующим образом:
1. Тутмос I.
2. Тутмос II и его супруга Хатшепсут.
3. Хатшепсут и Тутмос III в качестве марионетки.
4. Тутмосы I и II – государственный переворот!
5. Тутмос II единолично, после смерти Тутмоса I.
6. Хатшепсут и Тутмос III после смерти Тутмоса II.
7. Тутмос III единолично, после смерти Хатшепсут.
Проницательный читатель увидит, что основная проблема данной реконструкции – не слишком улучшенной по сравнению с первоначальной теорией – скрывается в пунктах 4 и 5, в воскрешении Тутмосов I и II. Он может также заключить, что, когда картуши Хатшепсут были стерты, их заменяли в некоторых случаях именами ее отца и мужа, а также именем ее племянника.
Сегодня по проблеме Хатшепсут высказался профессор Уильям Ф. Эджертон из Восточного института, который съездил в Египет и осмотрел памятники. Он уверенно заявил, что картуши Хатшепсут, раз стертые, никогда не восстанавливались – важный пункт, ибо царица, несомненно, восстановила бы свое имя на памятниках, если бы вернулась к власти после того, как была свергнута отцом и мужем. Одного этого факта достаточно, чтобы отбросить обе теории Зете – и первоначальную, и ревизованную. Тогда нам остается проблема картушей Тутмоса I и II, написанных поверх картушей Хатшепсут, и Эджертон согласился с Зете, что так и было сделано. В некоторых случаях на пустых местах, содержавших ранее картуши Хатшепсут, начертано имя Тутмоса III, но это встречается редко [2] .
2
Работа У.Ф. Эджертона вышла после работ известного русского египтолога академика Б.А. Тураева, который излагает всю эту запутанную историю, опираясь только на Зете, Навилля и Брэстеда. (См. Тураев Б.А. История древнего мира. Л., 1935. Т. 1. С. 261–262). (Примеч. перев.)
Нельзя с уверенностью допустить, пишет Эджертон, что, когда мы находим имя фараона, написанное на камне, его начертал там он сам. Эджертон полагает, что, когда Тутмос III стер картуши Хатшепсут с ее храмов и стен зданий, он начертал на их месте имена своего отца и деда, а также свое собственное. Отсюда мы можем вывести хронологическую последовательность, которую использовали в этой главе, наиболее простую и логичную.
Примеры такого сыновнего благочестия не слишком часто встречаются в Египте. Обычно цари, которые провозглашали эту добродетель громким голосом, соскребали все имена, до которых могли добраться, лишь бы написать поверх свое собственное. Но наша гипотеза более привлекательна, чем карусель государственных переворотов, предложенная Зете, которая предполагает группу театральных заговорщиков, следующих друг за другом с кинжалами в зубах. И сыновнее благочестие может оказаться полезной вещью, когда царь хочет подчеркнуть законность своего происхождения и обоснованность своих притязаний на трон.
Как ни странно, решающее подтверждение хронологической последовательности Тутмосидов было известно ученым многие годы. Брэстед, который следовал увлекательному объяснению Зете, перевел соответствующую надпись в своей коллекции египетских текстов и, кажется, так и не заметил, что она противоречит последовательности, которую он сам предложил несколькими страницами выше. Брэстед был не единственным, кто просмотрел свидетельство, а ведь оно яснее
Инени, архитектор, строивший гробницу Тутмоса I, начал свою карьеру при Аменхотепе I. Перечислив свои труды ради этого царя, он говорит, что Аменхотеп «отправился на небо». Затем следует отчет о службе Инени при Тутмосе I, который «отдыхал от жизни, отправившись на небо, завершив свои годы в радости сердца». Затем мы находим Тутмоса II, который после смерти отца «стал царем Черной земли и правителем Красной земли». Смерть Тутмоса II отмечена особо: «Он отправился на небо, смешавшись с богами». И затем удар ниже пояса: «Его сын стал на его место как царь Двух Земель, став правителем на троне того, кто зачал его. Его сестра, божественная супруга Хатшепсут, устраивала дела Двух Земель».
Последнее предложение является, вероятно, самым тактичным описанием узурпации из всех известных миру. Текст продолжает прославлять Хатшепсут, но в биографии Инени важно определенное заявление, что оба Тутмоса, I и II, умерли прежде, чем Хатшепсут и ее невольный соправитель вступили на трон. Фактически описание Инени полностью совпадает с принятой ныне последовательностью царствований.
Трудно объяснить, почему этого бескомпромиссного свидетеля так долго держали вдали от свидетельской скамьи. Надо признать, что отчеты «очевидцев» не всегда беспристрастны, и археологи имеют веские основания предпочитать неподкупные показания камня и глины. Однако и эти показания могут лгать, ибо их просеивают через мозги таких грешных людей, как ученые.
Благодаря профессору Эджертону проблема Хатшепсут более не проблема; никто не может ничего добавить (или отнять) к трактовке свидетельств, таких, как они есть. Но в этом и прелесть такой сферы, как египтология: вы никогда не знаете, когда босоногий феллах откроет новую надпись, которая отправит все наши предвзятые концепции в мусорную корзину и вновь внесет в ученый мир повод для «нежных ссор».
Глава 6
Завоеватель
Картуш Тутмоса
Величайший воитель из всех, которых когда-либо порождал Египет, был маленьким человеком, едва достигавшим 5 футов и 4 дюймов роста. Средний рост древних египтян был меньше, чем у современных мужчин, но некоторые фараоны, как мы знаем из размеров их мумий, достигали 6 футов, и Тутмос был маловат ростом даже для своего времени. Мы не можем не вспомнить о Наполеоне и обычных психологических штампах, касающихся маленьких мужчин и их огромных амбиций. Штампы тут, однако, едва ли применимы. Не все завоеватели были маленького роста, и немногие мужчины маленького роста были завоевателями. Если поразительные достижения Тутмоса компенсировали его подсознательное ощущение неполноценности или фрустрации, нет нужды искать их источник где-либо, кроме обстоятельств детства царя. Он был, как показала его взрослая жизнь, человеком разнообразных и глубоких талантов. Военачальник, стратег, государственный деятель, администратор – в каждой из этих ролей Тутмос продемонстрировал выдающуюся энергию и способности. Чтобы достичь всего, чего он достиг на протяжении одной человеческой жизни, он должен был быть одним из тех неудобных людей, которые спят всего по четыре часа в сутки, а в часы бодрствования оперируют на верхнем пределе эффективности. Загадка жизни Тутмоса, – которая не была и, возможно, никогда не будет решена, – заключается в контрасте между его пассивной юностью и его вулканической зрелостью.
Он не был страстным человеком; за исключением единственной и понятной вспышки мстительности, когда он пытался истребить память о Хатшепсут, ничто не указывает нам, что он когда-либо позволял своим личным чувствам влиять на политику. К сожалению, физиогномика не дает надежного отражения характера, ибо, хотя мы не можем объяснить, что происходило в голове Тутмоса, мы точно знаем, как он выглядел. Лицо его некрасиво, поскольку его правильность нарушается одной выдающейся чертой. Нос Тутмосидов – такая же безошибочная примета, как подбородок Габсбургов, хотя по контуру выглядит полной противоположностью. Тутмос III превзошел своих предшественников в размерах носа, как и во всем остальном, и носил его так же гордо, как Сирано де Бержерак.