Древняя Русь. Город, замок, село

Рыбаков Борис Александрович

Вежа-донжон была средоточием всех путей в замке: только через нее можно было попасть в хозяйственный район клетей с готовизной; путь к княжескому дворцу лежал тоже только сквозь вежу. Тот, кто жил в этой массивной четырехъярусной башне, видел все, что делается в замке и вне его; он управлял всем движением людей в замке, и без ведома хозяина башни нельзя было попасть в княжеские хоромы.

Судя по золотым и серебряным украшениям, спрятанным в подземелье башни, хозяин ее был богатым и знатным боярином. Невольно на память приходят статьи Русской Правды об огнищанине, главном управителе княжеского хозяйства, жизнь которого ограждена огромным штрафом в 80 гривен (4 кг серебра!). Центральное положение башни в княжьем дворе соответствовало месту ее владельца в управлении им. За донжоном открывался небольшой парадный двор перед огромным княжеским дворцом. На этом дворе стоял шатер, очевидно, для почетной стражи, здесь был потайной спуск к стене, своего рода «водяные ворота».

Дворец был трехъярусным

зданием с тремя высокими теремами. Нижний этаж дворца был разделен на множество мелких помещений; здесь находились печи, жила челядь, хранились запасы. Парадным, княжеским, был второй этаж, где имелась широкая галерея — «сени», место летних пиров, и большая княжеская палата, украшенная майоликовыми щитами и рогами оленей и туров. Если Любечский съезд князей 1097 г. собирался в замке, то он должен был заседать в этой палате, где можно было поставить столы примерно на сто человек.

В замке была небольшая церковь, крытая свинцовой кровлей. Стены замка состояли из внутреннего пояса жилых клетей и более высокого внешнего пояса забора; плоские кровли жилищ служили боевой площадкой забора, пологие бревенчатые сходы вели на стены прямо со двора замка. Вдоль стен были вкопаны в землю большие медные котлы для «вара» — кипятка, которым поливали врагов во время штурма. В каждом внутреннем отсеке замка — во дворце, в одной из «медуш» и рядом с церковью — обнаружены глубокие подземные ходы, выводившие в разные стороны от замка. Всего здесь, по приблизительным подсчетам, могло проживать 200–250 человек. Во всех помещениях замка, кроме дворца, найдено много глубоких ям, тщательно вырытых в глинистом грунте. Вспоминается Русская Правда, карающая штрафами за кражу «жита в яме». Часть этих ям могла, действительно, служить для хранения зерна, но часть предназначалась и для воды, так как колодцев на территории замка не найдено. Общая емкость всех хранилищ измеряется сотнями тонн. Гарнизон замка мог просуществовать на своих запасах более года; судя по летописи, осада никогда не велась в XI–XII вв. долее шести недель, следовательно, любечский замок Мономаха был снабжен всем с избытком.

Любечский замок являлся резиденцией черниговского князя и полностью был приспособлен к жизни и обслуживанию княжеского семейства. Ремесленное население жило вне замка, как внутри стен посада, так и за его стенами. Замок нельзя рассматривать отдельно от города.

О таких больших княжеских дворах мы узнаем и из летописи: в 1146 г., когда коалиция киевских и черниговских князей преследовала войска северских князей Игоря и Святослава Ольговичей, под Новгородом-Северским было разграблено Игорево сельцо с княжеским замком, «идеже бяше устроил двор добре. Бе же ту готовизны много в бретьяницах и в погребех вина и медове. И что тяжкого товара всякого до железа и до меди — не тягли бяхуть от множества всего того вывозити». Победители распорядились грузить все на телеги для себя и для дружины, а потом поджечь замок.

Любеч постигла та же участь — он был взят войском смоленского князя в 1147 г. Замок был ограблен, все ценное (кроме спрятанного в тайниках) вывезено, и после этого он был сожжен. Таким же феодальным замком была, вероятно, и Москва, в которую в том же 1147 г. князь Юрий Долгорукий приглашал на пир своего союзника Святослава Ольговича.

Боярские замки были подобны княжеским. О замке галицкого боярина Судислава летопись говорит: «Даниил же взя двор Судиславль, якоже вино и овоща и корма и копий и стрел — пристраньно видити!» (Ипат. лет. 1229 г.). К сожалению, археологически двор боярина Судислава нам неизвестен. Изучение периферийных замков, являвшихся центрами боярских вотчин, представляет очень большой исторический интерес, так как исчерпывающая карта замков и тянущихся к ней поселков могла бы дать представление о количестве вотчин, о времени их возникновения, о степени мощности и географическом распределении боярского слоя в русских княжествах (Седов В.В., 1982. с. 246).

Археологически близким к «земским» боярским дворам должны быть внегородские монастыри, а в северных княжествах и в Новгородской земле — погосты, как пункты сбора княжеской дани.

Неукрепленные поселения

А.В. Куза

Абсолютное большинство древнерусских населенных пунктов относится к категории неукрепленных поселений. Это были открытые сельские поселения, в которых жила основная масса населения Древней Руси. В письменных источниках XI–XIV вв. они именуются весями, селами, погостами и слободами. Иногда встречаются названия сельцо, селище, позднее — починок. Исследователи не всегда единодушны в оценке социального содержания этих терминов. Особенно большие разногласия вызывает характеристика села, столь часто встречаемого в летописях, актовых материалах и других источниках. Если большинство авторов, касавшихся истории крестьянства и сельского хозяйства Руси, признают село владельческим поселением, то отдельные исследователи (И.Я. Фроянов) продолжают утверждать, что в селах жило как лично свободное, так и зависимое население. Другими словами, село на протяжении всей истории Древней Руси являлось основным типом поселения. Однако более аргументирована

первая точка зрения. Б.А. Рыбаков убедительно показал, что древнерусским названием сельского поселения лично свободных крестьян-общинников была весь (1979). Повышенный интерес письменных источников к селам — владельческим поселениям вполне объясним: ведь именно в селах с их пашнями, бортями и другими угодьями была заключена «вся жизнь» русских князей и бояр.

Относительно слобод и погостов особого расхождения мнений нет. Слобода (известна в источниках с XIII в.) — поселение, устраиваемое духовными или светскими феодалами, жители которого в ущерб окрестному населению временно или постоянно освобождались от несения государственных повинностей. Чаще всего слобода населялась людьми какой-то одной профессии: рыболовами, кузнецами и т. п. Позднее слободами чаше всего именовались особые пригородные поселения (ямские, стрелецкие). Погосты (известны в источниках с X в.) организовывались первоначально киевскими князьями вне зоны полюдья для управления и сбора дани с подвластных территорий. Погостом одновременно именовалась и определенная территория, и ее административный центр. В таком значении термин «погост» дольше сохраняется на северо-западе Руси, в Новгородско-Псковских землях. В большинстве областей Русского централизованного государства ему на смену приходит село с прилегавшими к нему деревнями и починками (появляются в источниках с XIV в.).

Надо полагать, на ранних этапах своего развития Древнерусское государство, устанавливая административно-территориальные границы подвластных земель, использовало в известной мере их прежние, общинно-племенные членения. И если рубежи крупных волостей-княжений вскоре нарушали старые племенные границы, то в низшем звене территории сельских вервей-общин, естественно, были более устойчивыми, о чем недвусмысленно свидетельствует Русская Правда. Территориально община-вервь состояла из нескольких поселков (весей) со всеми принадлежавшими им землями и угодьями. Ее центром, как правило, было крупнейшее селение (погост). Оно могло быть укрепленным (реже) или открытым. Из этих первичных территориальных ячеек и складывалась государственная территория крупных волостей — княжений. В процессе окняжения верви облагались повинностями (уроки и дани) в пользу верховной власти. На них распространялись княжеский и церковный суды. Но рядом с весями лично свободных крестьян-общинников возникали и успешно развивались частновладельческие поселения (села).

Перед археологией стоит ответственная задача: по возможности выявить, систематизировать, исследовать и всесторонне охарактеризовать сельские поселения. Вероятно, при сплошном изучении удастся найти объективные критерии, отличающие владельческие поселения с феодально-зависимым населением от поселков свободных крестьян-общинников. Тогда решение проблемы генезиса феодальной земельной собственности на Руси будет опираться на прочный фундамент массовых археологических источников.

К сожалению, на современном этапе открытые древнерусские сельские поселения по степени своей изученности значительно уступают укрепленным поселениям X–XIII вв. Лишенные внешних наземных признаков, они с трудом обнаруживаются при самых тщательных археологических разведках. Долгое время селища вообще не привлекали внимание исследователей. Единственным археологическим источником по истории русской деревни оставались курганные могильники. Однако в силу своей специфики они не могли заменить материалы раскопок самих поселений. Практически археологическое изучение последних началось в советское время. Но до сих пор полностью не раскопано ни одно селище: районы сплошного обследования, где было бы выявлено большинство древнерусских сельских поселений, территориально ограничены и крайне малочисленны. Достаточно отметить, что на огромном пространстве северо-западной и северо-восточной Руси еще недавно было известно только 170 селищ, о форме и размерах которых имелись достаточные данные (Фехнер М.В., 1967, с. 278).

Итоги первых десятилетий археологического изучения древнерусских сельских поселений X–XIII вв. были подведены в трех выпусках «Очерков по истории русской деревни» (Труды ГИМ, 1956, 1959, 1967). Они показали настоятельную необходимость дальнейших целенаправленных исследований в этой области. За последние 25 лет в решение дайной проблемы внесено много нового. В.В. Седов опубликовал материалы о сельских поселениях центральных районов Смоленской земли (1960) (табл. 32). Т.Н. Никольская обобщила сведения по сельским памятникам земли вятичей (1981, с. 42–96) (табл. 33). Московскую деревню XI–XV вв. изучает А.А. Юшко. Раскопки и обследования селищ Могилевского Поднепровья проводит Я.Г. Риер, на Черниговщине — А.В. Шевкун, в Поднестровье — Б.А. Тимощук. В связи с подготовкой к изданию областных сводов памятников истории и культуры систематически обследуются в археологическом отношении территории многих областей. В ходе этих разведок выявляется и фиксируется много ранее неизвестных древнерусских сельских поселений. Часть материалов уже опубликована. Таким образом, накопились новые факты, позволяющие довольно подробно охарактеризовать эту категорию древнерусских археологических памятников. Правда, привести статистически обработанные данные в масштабах всей Руси пока не представляется возможным. Но для некоторых регионов они имеются и, вероятно, отражают общую картину.