Древняя Спарта и ее герои
Шрифт:
Как мы показали, крайне отрицательное отношение к Клеомену стало культивироваться в Спарте только после его смерти, а при жизни он был известен всей Греции как талантливый военачальник и неподкупный политик. У того же Геродота можно найти фрагменты благоприятного для Клеомена варианта предания. Позитивно, как правило, оценивают Клеомена и большинство известных современных историков, специалистов по Спарте. Так, например, Дж. Хаксли характеризует его как «одного из самых способных и энергичных спартанских царей, хотя официальная спартанская точка зрения на него… и была исключительно враждебной»[67]. Э. Тигерштедт говорит о нем как о монархе, который отличался сильным и незаурвдным характером[68]. П. Кэртлидж пишет, что «Клеомен I был, без сомнения, самым сильным спартанским царем со времен Полидора, и ему подобный не появится вплоть до Еврипонтида Агесилая II»[69].
В заключение отметим следующие моменты.
Соперничество между двумя спартанскими царями обусловливалось самим фактом существования в Спарте диархии. Это соперничество становилось особенно разрушительным как для самого института царской власти, так и для его конкретных представителей в случае прихода к власти одновременно двух сильных царей. Самый яркий пример тому — царствование Клеомена и Демарата. Конечным результатом их вражды стал уход с политической арены обоих соперников: Демарат благодаря проискам Клеомена лишился царской власти и оказался в изгнании, а Клеомен вскоре после этих событий был убит. Причем тайное убийство Клеомена было представлено как самоубийство безумца, наказанного богами за невиданное святотатство, проявленное им в истории с отстранением от власти Демарата.
Объективным результатом вражды Клеомена и Демарата было укрепление власти эфората в Спарте. В 506 г. был принят закон, запрещающий обоим царям вместе руководить одной и той же военной кампанией. Поводом к его принятию послужил скандальный провал афинской экспедиции 506 г. Этот закон стал важным рычагом в руках эфоров: теперь они могли более эффективно вторгаться в военную сферу, все еще остававшуюся монопольной вотчиной царей.
Непредвзятый взгляд на военную составляющую в деятельности Клеомена неизбежно приводит нас к следующему выводу: во внешней политике Клеомен непосредственно формировал ту политическую линию, которая в конце концов дала Спарте возможность оказать сопротивление персам в 480–479 гг. и добиться гегемонии в Греции.
Гораздо сложнее ответить на вопрос, каковы были отношения Клеомена с основными правящими институтами внутри Спарты — герусией и эфоратом. Геродот этой темы почти не касается, и потому все рассуждения современных исследователей на этот счет носят во многом умозрительный характер. Как правило, обращают внимание на стремление Клеомена действовать независимо от эфоров.
Конечно, тот факт, что Клеомен, будучи обвиненным в коррупции, дважды был оправдан судебной коллегией, состоящей из эфоров и геронтов, свидетельствует о том, что по крайней мере до своего бегства в Аркадию царь пользовался большим авторитетом у спартанской элиты. По сравнению со своими преемниками он обладал большей степенью свободы, особенно в военной сфере. Однако, когда он стал подстрекать к восстанию против Спарты ее аркадских союзников, а возможно, и илотов, с ним расправились как с государственным преступником. Сам факт беспрецедентной в спартанской истории расправы над царем свидетельствует о возросшей силе эфората. Клеомену, несмотря на все усилия, не удалось «вернуть назад стрелки часов», ослабив власть эфоров и усилив царскую власть. Судя по конечному результату, в борьбе с эфорами он не преуспел.
Именно с Клеомена берет начало целая серия судебных процессов, направленных против царей. В основном они были инициированы коллегией эфоров. При внимательном рассмотрении складывается впечатление, что эти обвинения были одним из рутинных средств давления на царей, слишком, по мнению эфоров, независимых. После процессов над Клеоменом обвинения в получении взятки должностными лицами даже самого
Можно сказать, что с изгнанием Демарата и гибелью Клеомена эфорат в Спарте действительно превратился в высший исполнительный орган страны. В дальнейшем эфоры не раз успешно применяли опыт, приобретенный ими во время кампании по ликвидации Клеомена. Ближайшей их жертвой при сходных обстоятельствах стал знаменитый спартанский полководец Павсаний, принадлежавший к царскому дому Агиадов.
В то же время неуклюжая расправа над Клеоменом может служить доказательством того, что на рубеже VI–V вв. для эфоров еще не стало делом рутины организовывать судебные процессы по делу царей с последующим выдворением их за пределы Спарты. Два оправдательных приговора, которые скорее всего были вынесены коллегией геронтов, ясно показывают, что конфигурация политических сил в Спарте на рубеже веков еще не всегда складывалась в пользу эфората. Большая часть геронтов была склонна поддерживать скорее царей, чем эфоров.
Небезосновательной представляется в этой связи гипотеза, высказанная П. Кэртлиджем, что взаимный обмен клятвами между царями и эфорами был, вероятно, впервые введен не в середине VI в., как полагают большинство ученых, а позже — непосредственно после гибели Клеомена. По мнению П. Кэртлиджа, клятвенная церемония предполагает, что данная практика была введена как следствие какого-то царского, скорее всего судебно наказуемого проступка[76].
Политическое убийство Клеомена было эксцессом, на повторение которого спартанские власти решились не скоро. Второй раз в истории Спарты царя — Агиса IV в 241 г. — казнят через 250 лет после гибели Клеомена. Столь длительный мораторий на смертную казнь в отношении царей помимо соображений религиозного плана можно объяснить прежде всего опасением вызвать политический кризис в стране. И спартанские цари, и их антагонисты, эфоры, научились разрешать конфликтные ситуации более цивилизованным способом, не прибегая к крайним формам насилия. Был выработан не столь болезненный для общины способ избавления от неугодных царей. Им, даже в случае официально вынесенного смертного приговора, давали возможность уйти в изгнание.
Клеомен и Демарат стоят в начале списка тех политических деятелей Спарты, которые не смогли вписаться в систему и постепенно были из нее «выдавлены». Спартанские цари уже в силу своей «должности» провоцировали конфликтные ситуации и друг с другом, и с остальными ветвями власти. Это тем более было справедливо для сильных от природы личностей. Как заметил профессор Даремского университета Питер Родс, «Спарта была в существенной степени не толерантна к людям со свирепой потребностью собственного индивидуализма, и трудно представить себе, чтобы герой-индивидуалист легко нашел бы себе место при господстве спартанской идеологии или идеологии любого греческого государства, которое имело институты и коллективизм полиса»[77].
Глава III
Подвиг царя Леонида и трехсот спартанцев
В эпоху Великой французской революции и в век Наполеона вспыхнул горячий интерес к героическому прошлому Европы. В истории античности стали искать образцы для подражания. Не раз в этом контексте обращались и к героическим подвигам спартанцев. Так, в 1793 г. один из французских городков — Сен-Марселлин — переименовали в Фермопилы. В тот же период было издано несколько книг о сражении при Фермопилах, и, наконец, знаменитым французским художником Жаком-Луи Давидом была написана и впервые в 1814 г. выставлена картина, изображающая спартанского царя Леонида.
Примерно в это же время в Германии выдающийся историк Иоганн Готфрид Гердер, далекий от идеализации античности, дал тем не менее высочайшую оценку подвигу спартанцев при Фермопилах. По его словам, «высшим принципом гражданской доблести все равно остается эпитафия павшим при Фермопилах спартанцам:
Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.
Вспоминая этот принцип, мы, спустя два тысячелетия, можем только пожалеть, что разделяла его на этой земле всего лишь горстка спартанцев, верных жестоким аристократическим законам своей маленькой страны и что ему никогда еще не удавалось стать началом, определяющим отношение всего человечества к чистым законам человечности. Сам по себе этот принцип — самый возвышенный из всех, какие могут придумать и осуществить люди ради своей свободы и счастья»[78].