Древняя Спарта и ее герои
Шрифт:
С момента принятия этого закона начинается соперничество между царями за право руководить военными кампаниями. Раскол между Агиадами и Еврипонтидами был, таким образом, закреплен, и в дальнейшем почти все правительственные кризисы в Спарте так или иначе были связаны с враждой двух царских родов. Разногласия между царями культивировали и использовали в своих интересах разные политические силы. Как правило, цари являлись партийными лидерами противоборствующих политических группировок, отстаивающих интересы различных слоев спартанского гражданства[24]. В целом же перманентное состояние соперничества и вражды между двумя царскими родами было в интересах других властных институтов Спарты, особенно эфората.
Последняя попытка Спарты изменить политический вектор Афин была связана также с именем Клеомена. Около 504 г. в Спарте было принято парадоксальное на первый взгляд решение — вернуть бывшего тирана Гиппия в Афины (Her. V, 90–93). Как можно понять из сообщения Геродота, инициатором столь необычного
Странное для тираноборцев предложение о возвращении Гиппия в Афины, по-видимому, можно объяснить тем, что конкретные интересы Спарты или скорее ее лидеров иногда брали верх над провозглашенными ранее принципами. Мы согласны с И. Е. Суриковым, что «здесь мы имеем дело с личной инициативой Клеомена, которую вряд ли следует отождествлять с позицией спартанского полиса»[25]. Но, с другой стороны, коль скоро спартанские власти не отвергли эту инициативу и сочли ее вполне достойной обсуждения как с собственными гражданами, так и с союзниками, то вряд ли можно говорить «о категорическом неприятии Спартой тиранических режимов»[26], во всяком случае, в данное время и по отношению к данному государству.
Спартанцы, опасаясь повторения ситуации 506 г., когда коринфяне в явочном порядке покинули Клеомена, были вынуждены созвать собрание союзников и раскрыть им истинные цели похода (Her. V, 90–93). В этот период большинство городов Пелопоннеса управлялись родовой аристократией, пострадавшей в свое время от тиранических режимов. Спартанцам приходилось учитывать ее настроения. Предварительные консультации с союзниками ни к чему не привели: они во главе с Коринфом отказались поддержать Спарту, и, что важно отметить, спартанцы подчинились такому решению. Клеомену не удалось заставить спартанские власти пойти на открытую конфронтацию с союзниками и в одиночку предпринять столь парадоксальную для тираноборцев акцию, как восстановление тирании в Афинах.
Как видим, в последнее десятилетие VI в. все военные и дипломатические мероприятия Спарты в отношении Афин были напрямую связаны с царем Клеоменом. После изгнания Гиппия из Афин Клеомен приложил большие усилия для установления в Афинах благоприятного как для Спарты, так и для него лично политического режима. После неудачи с Исагором его даже не смущала идея восстановить им же уничтоженную тиранию Писистратидов. Но внутри Спарты и вне ее нашлись силы, разрушившие планы Клеомена.
Начиная с 506 г., когда Демарат открыто выступил против Клеомена, вражда между царями приобрела перманентный характер. Традиция не сохранила каких-либо следов их совместной деятельности после 506 г. Наоборот, при всяком удобном случае Демарат старался нанести своему коллеге как можно более чувствительные удары, целью которых было помешать любым внешнеполитическим инициативам Клеомена и дискредитировать его в глазах соотечественников. Так, незадолго до похода Дария в Грецию Демарат помешал Клеомену успешно завершить уже начатое военное предприятие. Когда Клеомен в 491 г. направился к острову Этина, чтобы взять в плен руководителей тамошней персофильской партии[27], Демарату с помощью интриг удалось расстроить его планы (Her. VI, 50–51; Paus. III, 4, 3).
Поход на Эгину, по всей видимости, был предпринят по личной инициативе Клеомена. Во всяком случае, Демарат не только в нем не участвовал, но и через своих агентов убеждал лидеров проперсидской партии на Эгине оказать сопротивление Клеомену. На этом основании некоторые исследователи приходят к излишне радикальному выводу, что «в Спарте имелась группировка, которая была готова сотрудничать с персами, и она формировалась вокруг Демарата»[28]. Но скорее можно говорить о существовании дружеских связей у Демарата с некоторыми представителями полисных элит, оказавшимися в лагере персофилов. У Демарата, как у любого спартанского царя, были свои «друзья и ксены» во многих греческих полисах. Так, например, Демарат был связан узами гостеприимства со знатным фиванцем Аттагином, ориентированным на союз с Персией. Позже уже в изгнании Демарат помог Аттагину стать «другом и ксеном (то есть гостеприимцем)» царя Ксеркса (Plut. Mor. 864f.). Подобный же тип отношений скорее всего был у Демарата и с Криосом, главой аристократов-персофилов на Эгине. Иначе трудно объяснить, как спартанский царь, один из лидеров государства, возглавившего антиперсидскую коалицию, мог вступить в переговоры с персидскими коллаборационистами на Эгине. По свидетельству Геродота, «Криос заявил, что Клеомен не уведет ни одного эгинца безнаказанно, так как он-де действует без разрешения спартанских властей, подкупленный афинскими деньгами: иначе он ведь прибыл бы с другим царем». Приведя реплику эгинца, Геродот добавляет, что «говорил все это Криос по приказанию Демарата» (VI, 50). Подобный тип отношений между Демаратом и Криосом предполагает, что они скорее всего были потомственными ксенами. Именно Криос оглашает версию о подкупе Клеомена афинянами, родившуюся, вероятно, в кругу Демарата. Эгина, таким образом, стала полем столкновения амбиций обоих спартанских
Демарат провел весьма успешную для него кампанию по диффамации Клеомена как внутри, так и вне Спарты. Его действиями руководили не столько принципы, сколько личная ненависть и зависть к более удачливому соправителю.
В результате интриг Демарата Клеомен был срочно отозван в Спарту (Her. VI, 49–51, 61; Paus. III, 4, 3). Ни Геродот, ни Павсаний не говорят, в чем конкретно обвинял Демарат своего коллегу. Вполне вероятно, что речь шла о подкупе: Демарат мог утверждать, что Клеомен был якобы подкуплен афинянами, которые действительно были чрезвычайно заинтересованы в ослаблении Эгины. Обвинение в получении взятки должностным лицом даже самого высокого ранга было в Спарте нередким явлением[29]. В отличие от Афин обвинитель не нес никакой юридической ответственности за ложное обвинение. Этим и воспользовался Демарат. Как свидетельствует Геродот, Демарат «оклеветал Клеомена, когда тот переправился на Эгину, чтобы наказать там сторонников персов» (Her. VI, 64). Это замечание Геродота могло бы показаться странным, если вспомнить, что «отец истории», как правило, приводит негативный вариант предания о Клеомене. Но в данном случае Клеомен выполнял важную миссию — защищал Грецию от предателей-персофилов. Для Геродота это было настолько самоценно, что он даже решается выступить адвокатом Клеомена.
История с провалом похода на Эгину[30] стала для Клеомена той последней каплей, после которой, по словам Геродота, вражда между царями стала уже «смертельной» (VI, 64). Клеомен не мог простить Демарату поддержки, которую тот оказал Эгине, и решительно пошел на беспрецедентные меры ради избавления от своего врага. Не имея никакого легального способа избавиться от Демарата, Клеомен задумал и осуществил весьма сложную комбинацию, заменив законного царя его троюродным братом Леотихидом, представителем побочной ветви Еврипонтидов. Свой выбор Клеомен остановил на Леотихиде не случайно: у того была личная причина ненавидеть Демарата. По свидетельству Геродота, Демарат расстроил брак Леотихида с дочерью эфора Хилона Перкалой (VI, 65).
Заговорщики начали с того, что активно стали распространять слухи о якобы незаконном происхождении Демарата (Her. VI, 61–64)[31]. Важная роль в этой истории с самого начала была отведена Леотихиду. Принадлежа к тому же царскому дому, что и Демарат, он, вероятно, смог привести целый ряд правдоподобных аргументов в поддержку версии о незаконном происхождении царя. Он же стал и официальным обвинителем Демарата. О механизме принятия решения рассказывают Геродот и Павсаний (Her. VI, 65; Paus. III, 4, 4). По словам Геродота, «Леотихид под клятвой обвинил Демарата, утверждая, что тот — не сын Аристона и поэтому незаконно царствует над спартанцами» (VI, 65, 3). Свидетелями по делу были вызваны бывшие эфоры, которые много лет тому назад будто бы слышали от самого Аристона, что Демарат не его сын. Версия об эфорах-свидетелях вызывает некоторые сомнения. Вряд ли к моменту судебного разбирательства кто-либо из бывших эфоров был еще жив и дееспособен[32]. Возможно, Клеомен и Леотихид представили ложных свидетелей, хорошо зная, что едва ли кто-либо помнит состав коллегии сорокалетней давности. Конечно, это скорее умозрительное предположение. Ведь мы не знаем, велись ли в период архаики списки эфоров, а если велись, то всей коллегии или только эфоров-эпонимов[33].
В источниках нет указания на то, в какой судебный орган обратился Леотихид со своим заявлением. Скорее всего это была герусия (совет старейшин). Герусия в Спарте была высшим уголовным судом, где решались дела, влекущие за собой самые суровые наказания в виде смертной казни или изгнания. Только герусия, куда по обязанности входили также эфоры, могла судить и спартанских царей (Paus. III, 5, 2).
Но, несмотря на показания под клятвой претендента на трон Леотихида и старания царя Клеомена, спартанские власти не решились вынести самостоятельный вердикт и послали дело в «высшую» инстанцию — в Дельфы к оракулу Аполлона. Такая практика — обращение к Дельфийскому оракулу как последней и самой авторитетной инстанции — для Спарты была обычной (Plut. Agis 11)[34]. Геродот, хорошо знакомый с деятельностью дельфийских жрецов, сообщает скандальную историю, связанную с получением необходимого Клеомену оракула: «Когда по наущению Клеомена дело это перенесли на решение Пифии, Клеомен сумел привлечь на свою сторону Кобона, сына Аристофанта, весьма влиятельного человека в Дельфах. А этот Кобон убедил Периаллу, прорицательницу, дать ответ, угодный Клеомену. Так-то Пифия на вопрос послов изрекла решение: Демарат — не сын Аристона. Впоследствии, однако, обман открылся: Кобон поплатился изгнанием из Дельф, а прорицательница была лишена своего сана» (Her. VI, 66). В достоверности этого сообщения Геродота вряд ли можно сомневаться: хорошо зная многие скандальные истории, связанные с Дельфами, Геродот в данном случае счел нужным сообщить даже имена тех, через кого действовал Клеомен. Автор «Описания Эллады» Павсаний в связи с этой историей утверждал, что спартанцы были единственными, кто осмелился подкупить Пифию (III, 4, 6)[35].